Я познакомилась с К. в Кот-д’Ивуаре два года назад. Когда мой научный руководитель сказал, что в этот раз к нашей экспедиционной команде присоединится молодой человек по имени К. и что он будет изучать диалект того же языка, которым занималась я, я представила себе студента-лингвиста в жилетке в ромбик и тяжело вздохнула. С редкими юношами, забредающими на филологический факультет, как известно, не желают связываться даже суровые служащие военкомата. Поэтому когда я увидела этого изящно сложенного молодого мужчину с волосами на косой пробор – а не с залысинами, представьте себе! – я не сразу узнала в нём К. Экспедиция обещала быть интересной.
За свои 30 с небольшим лет К. успел поработать топ-менеджером в нескольких российских холдингах, руководил проектами в известной банковской группе, занимал пост старшего вице-президента крупной компании, был начальником управления по информационной политике правительства одной северной области России и помощником губернатора – в другой… Но всё это я узнала о нём позже. А тогда, в экспедиции, лёжа под чужими южными звёздами, моя подруга М. рассказывала мне, что К. объехал полмира и выставки его фотографий уже давно становятся событием в культурной жизни Москвы.
К. не привык терять время впустую. Даже в Африке он умудрялся вести деловые переговоры по телефону – единственный валун во дворе, на котором ловила местная сотовая сеть, с успехом заменял ему офис. Когда он успевал работать с информантом, лингвистической науке не известно, но только к концу экспедиции у него уже были готовы черновые наброски грамматики зиало. Среднестатистическому лингвисту для написания грамматики требуется не меньше трёх-четырёх поездок «в поле»... А какой-то самоучка без лингвистического образования, только два года назад защитивший кандидатскую диссертацию, справился с этой работой за месяц! В том, что качественно описать систему языка за такие сроки невозможно, я не сомневалась. Между прочим, к тому моменту зиало уже был самостоятельным языком, а вовсе не диалектом моего лоома: оказалось, что отличия от других диалектов слишком велики, вплоть до отсутствия взаимопонимания между носителями. Но я, конечно, заподозрила К. в экстралингвистической подтасовке фактов. Ещё бы, диалект какого-то языка – слишком мелко для такой величины, как он; другое дело собственный язык. Неприязнь росла, диалог не складывался. Поговорить в экспедиции нам так и не удалось.
***
Эта поездка в Кот-д’Ивуар не стала для К. случайным эпизодом. Он окунулся в лингвистическую жизнь, и наши встречи стали неизбежны: конференции, общие проекты… Медленно, очень медленно, как астрономы судят о далёкой звезде по дошедшему до Земли излучению различных спектров, так я по статьям К. и о К., по его словам и по чужим разговорам о нём медленно открывала его для себя.
К.: Надоели мне эти проекты бесконечные.
Д.: Да ладно, Вы же получаете удовольствие от масштабов своей деятельности.
К.: Получаю. А Вы не получаете разве - от масштаба? Но я не знаю границ, вот в
чём проблема.
Масштабы его проектов и правда поражают. Из последних достижений – создание в 2010 году первого в России частного фонда поддержки отечественной лингвистики, независимого от государства и предпринимательства. Фонд, созданный и управляемый самими учёными, финансирует наиболее перспективные научные проекты, среди которых полевые исследования языков, издание книг, разработка языковых корпусов, организация конференций и многое другое. При этом фонд – лишь часть той структуры, которую К. мечтает создать. Привыкнув за десять лет работы в крупных компаниях к тому, что эффективное управление – залог успеха, он до сих пор не перестаёт удивляться уровню администрирования в российской науке.
К.: …моя самая главная заслуга в науке будет (если получится) создать научный менеджмент, которого в нашем языкознании просто нет. И если его не будет, мы жутко отстанем от Запада, причём чем дальше, тем, конечно, больше.
По мысли К., в цепочку управленческой структуры, помимо фонда, должны войти также исследовательский центр, который бы сосредоточился на выполнении долгосрочных работ (а не точечных проектов, как сейчас), и издательский центр, благодаря которому результаты исследований могли бы становиться доступными всему мировому научному сообществу. Год назад всё это было записано в его записной книжке в разделе «планы». Сегодня из типографии издательства уже вышли десятки монографий и сборников, рукописи которых их авторы годами держали «в столе», на подходе создание научно-исследовательского института.
К.: Иногда напишешь себе мечту на бумажке и ждёшь много лет. Бумажка уже смялась, и надпись полиняла, а ты всё долбишь, долбишь. А потом раз...
Такой мечтой долгие годы была лингвистика и вообще фундаментальная наука. Мальчишка, зачитывавшийся учебниками истории и отчётами об археологических раскопках, грезил о путешествиях и научных открытиях. А вместо этого поступил в МГИМО и после его окончания ездил большей частью в командировки, а открывал разве что собственное PR-агентство. Зачем ему всё это было нужно? Сам К. уверяет, что хотел посвятить себя науке, не испытывая финансовых трудностей. Но мне кажется, дело не только в этом.
К.: Я Африку выбрал сам, это результат довольно тщательного анализа. Без приключений, безумных идей и мегапроектов я жизни не представляю. А будет это Африка, подводный мир, прыжки с парашютом или большой бизнес - не важно. В любом случае наркотиком является не внешний раздражитель, а ощущение внутри меня - адреналин, наверно. Интеллектуальное возбуждение.
Сделать то, что казалось невозможным. То, чего не делал никто. Открыть новый язык или провести успешную PR-кампанию против какого-нибудь норвежского холдинга. Разработать типологию головных уборов народов мира или создать в России гуманитарное научное издательство мирового уровня. Прочитать лекцию о магии вуду или описать этнокультурные сдвиги в долине Омо. Создать единственный в мире каталог монет Тмутараканского княжества или первый в России частный исследовательский институт. Или просто взять да и реконструировать систему местоимений праязыка нигер-конго. Главное, чтобы был итог работы, что-то такое, что можно презентовать, выставить в музее, о чём можно доложить или написать. А что касается процесса…
К.: …у меня с процессом, как Вы знаете, проблема, - я как раз на результаты ориентируюсь. А для Вас результат совсем не важен?
Д.: Важен. Но я никогда не буду делать что-то ради него одного, если процесс не приносит удовольствие и я даже не могу убедить себя в том, что якобы приносит. А вот ради одного процесса, без результата, - буду. А Вам я, кстати, не верю. Я думаю, что Вы всегда получаете удовольствие от того, что делаете, а когда говорите, что не получаете, красуетесь.
К.: Я понимаю. И где-то с Вами согласен - ну вряд ли я бы стал лямку тянуть из одного тщеславия. Но без видения результата - точно не смог бы. С детства люблю писать списки задач в столбик и потом галочками отмечать выполненное.
К. говорит, что вся наша жизнь – пиар. Он сам – плод постоянной работы над собой, но людям явлен лишь результат, разорванная финишная ленточка, самопрезентация. Следуя завету истинных денди, со всех встреч и конференций он исчезает, как только произвёл впечатление, предоставляя присутствующим возможность вдоволь посплетничать о нём. О нём хочется говорить, подтверждением чему служит эта статья.
К.: Я в школе всегда первым прибегал, из самых последних сил. А если чувствовал, что не смогу первым - не начинал даже, говорил, что нога болит.
Д.: Хе, Вы не сильно изменились с тех пор! А говорите, стареете. И что, не было
в Вашей жизни ни одного забега, где Вы пришли бы вторым? Хотя Вы же не
признаетесь...
К.: Были, были. Конечно, были, и третьим тоже. Это значит, что нужно сжать зубы
так, чтобы побелело лицо, и уметь ждать. Дождаться следующего забега - и там
точно всё получится.
Материал подготовила Дарья Мищенко
