Прошлой, удивительно тёплой зимой Аня Сорокина лежала у себя в Донецке на диване и пугалась жутким новостям из совсем не новогоднего Киева. А в 2015-ом жители Донецка и Луганска уже не захотят отмечать Новый год: отменят торжества, ничего не украсят, в праздничную ночь лягут спать. Главное – будут знать, что все вместе. Живые. Аня застряла между двумя зимами. За окнами её дома падают снаряды. Снаряд – воспоминание. Память подкидывает их злостно и услужливо. Снаряд – и заново переживается всё. Ане кажется, что если эти воспоминания бесконечно прокручивать, война разрешит ей всё забыть.
«Вчера сидели на скамейке в парке, а сегодня там воронка от мины и груды мешков. В этом мае всё по-другому: вместо сирени в воздухе летят агитации за смену власти и независимость. Люди с флагами выходят на центральную площадь, а в университетах студентам платят, чтобы мы побыли там массовкой. Студенты хотят денег, флагоносцы – автономии в составе Украины».
От войны не убежишь
«Наш район обстреливали несколько раз, – и сегодня. Даже суетливо предусмотрительная мама не знала, что я на улице. На мой автобус сыплются камни и земля – снаряд! Пассажиры падают на пол. Чтоб осколки не ранили их. У меня шок. Не понимаю, что происходит. Остаюсь сидеть. Не шелохнусь. Конец? Отец сегодня должен прийти пораньше с работы. Рядом продолжают падать снаряды. Чуть поутихло – все выбегают из маршрутки и несутся домой. И я бегу. Не понимаю, не понимаю… Вокруг разрушенные дома, разорванные снаряды, осколки, сломанные деревья. И жуткие крики. Бегу. Мимо родной школы уже без стен. Бегу, потому что папа придёт сегодня пораньше. Мимо больницы, в которую влетел снаряд, мимо детской площадки.
На бегу не утрёшь злых слёз – за всё дорогое и разрушенное».
Автоматам нужна прописка
«Люди спешно покидают город. Не успевая прощаться, не застегнув до конца молнию чемодана, спасаются. Мама отправляет меня на море – берег не осыпают снарядами. Проезжаем с подругами десять блок-постов. Это когда военные заходят в автобус, проверяют паспорта и багаж. Словно, стоя на самом краю Украины, проходишь обыкновенный таможенный контроль, вот только рядом на обочине танк, на дороге воронки от взрывов. Колючая проволока, на которой висит клок одежды. Если не выключишь фары – могут открыть огонь. С военными нужно быть серьезным и спокойным. Внимательно слушать и чётко отвечать. И постараться, чтобы не заметили, как дрожат руки. Технику лучше спрятать. Нельзя разговаривать по телефону. Снимать фото и видео уж тем более – скажут, шпион. Выходишь из автобуса, показываешь паспорт с пропиской кому-то безликому, у кого видишь только автомат, и под дулом снова заходишь в автобус».
Чайки и сводки
«К морю добрались разбитые. Слушаем чаек, прибой и новости. Говорим и думаем только про войну. Постоянно обновляем сводку попаданий и жертв. Все, кто с нами по соседству, тоже бежали из Донецка. Каждый день людей всё больше. На берегу у «отдыхающих» правило – чужого горя нет. Как раньше было «за буйки не заплывать». Я знакомлюсь с женщиной, сестра которой прячется в подвале уже вторые сутки. Нет связи, чтобы дозвониться. Женщина плачет от неизвестности и страха».
Покой в рюкзаке не утаишь
«Как же сложно возвращаться в Донецк. Разбомбили аэропорт, а мама умоляет не приезжать. Ссоримся каждый день. Всё равно возвращаюсь. Хочется кричать. Безлюдные улицы, такси не ездят, поток военных, в магазине в очереди стою за парнем с автоматом. Мой прекрасный, любимый город стал грязным, чужым, запуганным, наполненным солдатами. Вечером мама просит: «Что для тебя дорого – положи в рюкзак». Но ведь что дорого – либо разрушено, либо нести я теперь должна в душе, мама! В рюкзак кладу только паспорт. В коридоре каждой квартиры Донецка стоит такой рюкзак: на случай бомбежки туда складывают всё, что может пригодиться».
Военные куличи
«В пасхальную ночь 2015 года от рождества Христова отменили коммендантский час. Лучше бы навсегда. Хорошо, что храмов в Донецке было много, сейчас от некоторых остались только кресты. В темноте поблёскивают не автоматы, а верхушки куличей. Город снова обстреливают, но слышно только звучный монотонный голос батюшки. Я догадываюсь, о чём все молятся. Днём на улицах удивительно много людей – как на день города. Донецк жив, пока мы верим. В воскрешение Христа или в окончание войны».
«Ой, мамочки!»
«Страшно при бомбёжке сидеть в коридоре с паспортом в руках и звать на помощь маму. Забывая, что она сидит рядом, тоже готовясь в любую минуту бежать в подвал. Мне страшно, что я должна это уметь – прятаться в ванной, подвале или коридоре подальше от окон, а на улице падать на землю. Мне страшно называть прошлую жизнь довоенной. Мне страшно, что под взрывы получается засыпать. Что дети гуляют на площади между военными. Что даже в аптеках пустые полки. Молока только один вид, а шампуня нет в принципе. Зато есть человеческие потери, безработица, боль и страдания. И новый смысл у фразы «береги себя и позвони, как будешь дома. Мне страшно».
Екатерина Ступина
