Калининградскую область сложно назвать типичным регионом России. Дороги — из немецкой брусчатки, продукты — из Польши и Белоруссии, церкви — типичные католические кирхи. Здесь не встретишь привычных деревень, вместо них — хутора, ещё хранящие память о Восточной Пруссии и Кёнигсберге.
Аэропорт «Храброво». Перевожу стрелки на час назад и направляюсь к выходу, где меня ждёт водитель. Впереди далеко не близкий путь по асфальтно-брусчатным дорогам. Мелькают указатели «Советск…Черняховск… Славск…» — кажется, что частичка СССР, причём довольно крупная, здесь осталась навсегда. За окном — многовековые тополя, посаженные вдоль дорог и выкрашенные в белый цвет.
Машина внезапно тормозит. Оглядываюсь — светофора нет. Тогда в чём дело? Прямо перед автомобилем вальяжно прошла корова. Для Калининградской области это нормальное явление, по крайней мере, местные дети знают, откуда берётся молоко.
Взглянула на карту: едем ровно на север, к границе с Литвой. Наконец, сворачиваем с основной дороги на лесную. Через открытые окна в салон мгновенно налетели комары, радостно приветствующие городского жителя. Спустя десять минут неравной борьбы (благо у водителя были необходимые спреи) в машине не осталось ни одного зудящего насекомого.
А тем временем автомобиль выехал из леса на поле. Передо нами проносится испуганное стадо баранов. Дорога делает крутой поворот — и вот появляется одиноко возвышающийся дом. «Приехали», — слышу я. Навстречу мне идёт прихрамывая седой мужчина. Это Олег Евгеньевич Желтовских, лесник. Он и его жена живут на хуторе около 12 лет. До ближайшего населённого пункта восемь километров.
— Не чувствуете себя отрезанным от мира? — интересуюсь я.
—Так машина ж есть. Захотел, сел и поехал куда нужно, — улыбается Олег Евгеньевич.
Пока идём от машины, узнаю о том, что немецкий дом достался нынешним хозяевам благодаря лесничеству города Славск.
— Я когда приехал сюда в первый раз, на крыше вместо черепицы лежал камыш. Так что пришлось прежде приводить дом в порядок, — говорит Олег Евгеньевич.
— А жена как восприняла такую идею? Оставить город и уехать, грубо говоря, в лес?
— Вы так говорите, будто мы из какой-то столицы сюда приехали. Вы вспомните, как вы ехали из аэропорта. Это ж вам не Питер. Тут у каждого третьего свой дом, где он держит корову, куриц. Да и какой же тут лес, дом то стоит на краю поля. Вон там за уликами деревья, за ним речка, по которой можно выйти на лодке в залив.
— Рыбачите?
— А как же. И на рыбалку, и на охоту.
Заходим внутрь дома. Олег Евгеньевич проводит в гостиную с камином.
— Садись тут. Сейчас чай поставлю.
На камине — морда кабана. Заметив мой любопытный взгляд, хозяин дома замечает:
— Немецкий. Тут вообще много чего сохранилось от немцев. Начиная от коптильни на втором этаже, заканчивая фарфоровыми расписными тарелками. Здесь же ещё и сарай того времени сохранился с выходом прямо из кухни, и погреб, в котором даже в 40-градусную жару, прохладно. Лет шесть назад приезжал из Германии внук тех, кто жил в этом доме до нас. Он даже расплакался под конец, вспомнил, как проводил тут своё детство.
Олег Евгеньевич уходит за чашками. Я достаю диктофон и оглядываюсь вокруг. На стене висит чучело огромной щуки с раскрытой пастью. Чуть ниже — детская фотография с надписью «Бабушке и дедушке от внуков».
— Наши внучата, — раздаётся голос сзади. Олег Евгеньевич протягивает мне чашку и вазочку с вареньем. — Летом ещё и из Ленинграда приезжают внуки. Жена, кстати, сейчас у них гостит.
— Так всё-таки. Почему лесник? — спрашиваю, чуть отхлебнув чая с липой.
— Да я ведь чем только не занимался в молодости: и развозил хлеб по магазинам области, и работал мастером по дереву, а потом любовь к лесу привела к нынешней профессии. Правда лет десять назад это была хорошо оплачиваемая работа. Затем лесничества по всей стране стали разваливаться. Вы пока сюда ехали, могли заметить полуразрушенное здание сразу у съезда на лесную дорогу. Там раньше размещался так называемый штаб славского лесничества. Картина маслом, какое отношение к лесу в нашей стране. Никому ничего не нужно.
— А в чём вообще заключается обязанность лесника? Отслеживать браконьеров и предупреждать о возможном возгорании торфа?
— Ну…, — Олег Евгеньевич усмехается, — в идеале, да. Но сейчас я, например, уже второй день езжу к бобрам в гости.
— Всмысле, к бобрам?
— Вы ехали по лесной дороге, а слева параллельно ей через поле идёт дорога по дамбе. Если речка выйдет из берегов, то насыпная дамба воду остановит. Так вот, бобрам не нравится эта дамба. Сколько тут живу, столько они с ней каждую весну воюют: подрывают, ветки свои суют в шлюзы. Моя задача — не вмешиваться до тех пор, пока это безопасно. Потом бобрам придётся утихомириться, — смеётся Олег Евгеньевич, — Жена раньше выращивала сосенки и ёлочки. Знаете, когда дерево спиливают, на его место надо высадить новое. Вот только спилить — минута, а растут они по 20 сантиметров в год. Если бы все это осознали, то бережней относились бы к лесу.
— А сейчас уже не выращивает?
— Нет, сократили её. Да и теперь это никого волнует, было дерево и не стало его. Ну и что.
— Тот факт, что вы живёте под боком у Литвы, что-нибудь меняет?
— Ну, бывают забавные случаи. То щенки заиграются и убегут в лес, потом едем с женой на заставу и забираем у ребят-пограничников этих маленьких поганцев. Был случай, когда только переселились сюда, ходили на лодке в залив и приблизились к пограничным водам, сразу же военный катер включил громкую связь, чтобы предъявили документы. А так, что это может изменить? Живём и живём.
Допив чай, принимаю приглашение съездить «осмотреть владения». Типичная машина для лесника УАЗик тарахтит на весь лес. С удивлением смотрю, как Олег Евгеньевич ориентируется в многочисленных ответвлениях дорожек и тропинок.
— А у Вас есть карта?
— Есть, да зачем она? Тут же всё знаешь, как свои пять пальцев.
Смотрю на руку лесника: пальцев четыре, один потерян из-за неудачного обращения с пилой.
— Вон смотри!
Глушим мотор. Пристально вглядываюсь вдаль, туда, куда указывает Олег Евгеньевич. Кабаны! В лесу так тихо, что слышно их хрюканье. Хорошо, что я в машине. Хоть животных и люблю, но встретиться с ними в лесу, на их территории — не очень-то и безопасно.
— Зачастили они в эту часть леса. Видимо у себя уже всё подъели, — шёпотом комментирует мой провожатый, пока кабаны неспешно роют землю в поисках корешков или жёлудей с прошлого года.
УАЗик осторожно сдаёт назад, чтобы не потревожить законных обитателей леса.
На обратном пути проезжаем мимо полуразрушенной беседки рядом с берегом речки. Ловлю грустный взгляд Олега Евгеньевича.
— Сам строил. Но теперь сюда каждый год приезжают летом туристы на пикник. Мало того, что мусор оставляют, так ещё и ломают то, что построено не ими.
Осматриваю беседку. Действительно сделано мастерски: сама она стоит на воде, а к ней ведёт дощечатый мостик. Кругом такая идиллия: водные лилии, утки в камышах крякают, и разрушенная беседка… Берёт злость за горе-туристов.
— Олег Евгеньевич, — осторожно спрашиваю я, — так если никому ничего не надо. Может другую работу найти?
— Другую? Да кому сейчас пенсионеры нужны? Здесь хоть и платят копейки, но как-то вдали от города не чувствуешь себя в чём-то нуждающимся. Вон, за домом огород, мёд каждый год собираем, осенью — грибы и ягоды, ну и плюс рыбалка и охота. Живёшь себе и не задумываешься. А в город приедешь и ужасаешься, как люди могут жить на одну пенсию. Сходил два раза в магазин и всё! А если уж ехать к вам Ленинград…
— Так одному то не скучно?
— Тут дел полно: с утра покормил собак, курей, поехал на работу, после обеда занимаешься своим хозяйством. Вон, кстати, баню собрался перекладывать. Жена тут вечно бурчит что-нибудь под ухо, — смеётся Олег Евгеньевич, — бобры и кабаны хозяйничают, приходится за ними следить, а на выходные ещё и друзья приезжают с родственниками. Даже присесть времени нет, а вы говорите скучно.
Светлана Корнева
