Human Library ( в России – «Живая библиотека») - международный проект, который придумали в Копенгагене, чтобы наладить взаимопонимание между людьми, которые редко пересекаются в обычной жизни, но всё же зависят друг от друга, так как живут в одном обществе. «Живая библиотека» даёт возможность поговорить с представителями разных социальных групп, интересных профессий и убеждений.
«Основатель методики – энергичный датский мужик, который ездит сейчас по всему миру и продвигает эту идею,- рассказывает Борис Романов, куратор проекта в Петербурге.- В Канаде есть даже радио «Живая библиотека», где люди рассказывают о своей идентичности. У нас активнее всего эта идея развивается в Воронеже, Москве, в Мурманске и мы два раза провели «Библиотеку» в Питере».
Вход в «Библиотеку» всегда свободный, и круг вопросов, которые можно задавать «книгам» тоже ничем не ограничен.
- Я долго осознавал, что я гомосексуалист – лет с тринадцати и до восемнадцати, наверное.
- В Европе мы автостопили, к нам подъехали полицейские и вежливо предложили подвезти до более удобного места. Я была в шоке!
- С тех пор, как я узнал, что ВИЧ-положителен, презервативы у меня рассованы по всем сумкам и карманам.
- Что вам рассказать про буддизм?
В «Живой библиотеке», в отличие от обычной, шумновато, голоса сплетаются в жужжание, и до меня долетают обрывки чужих разговоров. Разговаривают здесь, в основном, «книги» - люди, перед которыми стоит табличка с «названием» - бездомный, автостопщик, иностранный студент, чайлдфри, сквоттер. «Читатели» задают вопросы.
Я подхожу к Эльвире – улыбчивой девушке в длинной юбке и платке, заколотом маленькими белыми булавками. Эльвира два года назад стала мусульманкой и пришла разрушить стереотип о том, что все мусульманки – забитые и печальные женщины, закутанные в чёрное.
- Скажи, что значит «выбрать религию», - говорю я, - я понимаю, когда человек либо рождается в религиозной среде или когда становится атеистом, но как можно из такого разнообразия выбрать, а потом ещё и поверить в это?
- Я заинтересовалась исламом, когда приехала сюда учиться из Таллина, причём для того, чтобы доказать своим друзьям-мусульманам, что это всё ерунда и неправда, - рассказывает Эльмира бодро и весело, как пионер. До этого я даже женщину в платке никогда не видела, это было где-то вне моего мира, а потом вдруг поняла, что в Коране есть ответы на все мои вопросы. Родители сначала не верили, что у меня это серьёзно, они говорили : «Ха-ха, ты приняла ислам, ну, молодец». И уже потом начали удивляться, когда я надела платок, стала совершать намаз. Всех удивляло не то, что я верю, а внешние проявления. Но мне кажется, что одно без другого – это нечестно.
К Эльвире присоединяется Анна – тоже «книга», тоже недавно принявшая ислам русская девушка. Её родители тоже удивились платку и молитвам, они, как мне кажется, разделяют религиозные взгляды большей части страны: в целом в Бога не верят, но если что случится, могут и помолиться, и свечку поставить. Я спрашиваю Анну про рай и ад: думает ли она, что существуют такие люди, которые заслуживают вечно гореть в аду.
- Я думаю, Бог разберётся, об этом не нам судить. Знаешь, в исламе есть такие понятия – «халяль» - хорошо и «харам» - грех. Так вот, философия – это харам, потому что в Коране уже есть ответы. А ты верующая?
- Я агностик.
Мы говорим, как хорошие знакомые в баре – о том, как правильно совершать намаз, о знаменитом высказывании Паскаля о том, что «лучше верить, чем не верить». А потом я перехожу к другим «книгам» - автостопщице, буддисту, ВИЧ- положительному. Женщина – инвалид, у которой на табличке написано: «человек с неограниченными возможностями» рассказывает, что чаще всего ей на улице помогает молодёжь «неформального» вида и о том, что её родители – замечательные люди, но даже они не воспринимают её как самостоятельного, полноценного человека, слишком беспокоятся.
Страшно уставшая, в курилке я встречаю «книгу»-гомосексуала.
- Знаешь, - говорит он, - я думал, что буду рушить стереотипы, а меня толком никто и не спрашивает по теме. Спрашивают о любимых фильмах и книгах. Вроде как и доказывать нечего.
Об этом я спрашиваю куратора «Живой библиотеки» в Питере Бориса Романова, улыбчивого молодого человека в очках.
- На такие мероприятия приходят, в основном, студенты, хипстеры, а они, хотя многим и не нравятся, но очень доброжелательно к миру относятся, и толерантности им не занимать. В чём тогда смысл?
- Стереотипы есть всегда и везде, даже если это не сразу заметно. Конечно, «Живая библиотека» не направлена на переориентацию каких-нибудь неонацистских группировок, я даже не знаю, какие для этого нужны способы. А люди, которые к нам приходят, может и имеют либеральные взгляды, но они не знают совершенно ничего о бездомных, о ВИЧ-положительных… Нужна информация, нужно общение. Мы вообще очень мало разговариваем, решаем какие-то организационные вопросы на работе, с продавцами в магазине перекидываемся фразой, с родителями редко видимся и общего у нас мало. Только редкие встречи с друзьями можно назвать разговором. А «Библиотека» - это связь между людьми. Они послушают, расскажут знакомым, кто-то об этом напишет и постепенно станет чуть больше взаимопонимания.
В речи Бориса уже сейчас проскальзывает будущий представитель «креативного класса»: он эмоционален, доброжелателен, но логичен и последователен, интересуется всем подряд, но хорошо разбирается в своём деле. На аватаре у Бориса в соцсети – картина американской фотохудожницы Синди Шерман, в качестве дедушек указаны Ницше и Уорхол. Романов участвует в благотворительных и гражданских проектах, рассуждает, как улучшить систему школьного образования – не только «от учителя к ученику», но и «в сотрудничестве, в кооперации». Вообще он эдакий западник. Но он здесь, и пытается изменить что-то к лучшему – значит, в чём-то и патриот.
- У Вас нет ощущения, что присваивание человеку «идентичности» создаёт ему рамки, в которых ему приходится существовать? То есть, назвали человека православным – и он уже не человек, а «православный».
- Понятно, что идентичность – это конструкт, но и без идентичности человек не может существовать. Это может быть и постоянной, и переменной характеристикой, например, если ты – эмо, то завтра можешь стать хиппи, а если у тебя белая кожа, светлые волосы и ты говоришь по-русски – тебя всё равно будут воспринимать как русского, что ни делай. Например, вот, Вы можете захотеть и стать коммунистом, но русской всё равно останетесь.
- Но я же не думаю постоянно о том, что я русская. То есть, почти никогда не думаю.
-Зато если Вы придёте на рынок, где торгуют мигранты, то чётко осознаете, что Вы – по одну сторону, а они – по другую. У нас в обществе очень много «серых зон» - людей, которых никто не замечает, хотя никаких явных признаков дискриминации нет. Например, одна из наших «книг» - женщина с ограниченными возможностями – никогда не была раньше на Пушкинской, 10, где мы проводили мероприятие. И не потому, что это запрещено, а потому, что в данном случае физический барьер – порог, лестница, отсутствие пандуса – становится социальным барьером.
В истории уже были попытки создать общество «единой идентичности» - одной национальности, только гетеросексуальных, только физически здоровых. И если мы признаём, что этот подход неверен, то нужно так или иначе искать точки соприкосновения.
Марина ВАСИЛЬЕВА
фото: Кира ЯСКА
