В последний день марта в Петербурге традиционно проходит политическая акция в защиту свободы собраний «Стратегия-31».
Станция метро Гостиный Двор. Половина шестого вечера. Наверху у эскалатора разговаривают трое полицейских, иногда поглядывая на вновь и вновь прибывающих людей. Вдруг кто-то из них вызовет подозрения?.. Но пока таких нет. Кроме того, не вызывают подозрений и сами стражи порядка, стоят себе, и ладно. Хотя обычно они не собираются в метро, тем более на выходе, тем более втроем. Но сегодня 31 число, а значит, через полчаса на пятачке у Большого Гостиного Двора на Невском проспекте встретятся оппозиционеры Северной столицы и снова попробуют отвоевать прописанное в 31 статье Конституции право на мирные собрания. Это несанкционированная акция, без задержанных здесь не обходится. Поэтому в этот день власти усиливают меры безопасности. Выхожу из метро на улицу, так и есть. Вдоль тротуара стоит порядка 10 полицейских машин, несколько автобусов и пара фургонов с видеокамерами, установленными на крышах. Интересно, а они и во время митинга включены?
Со стороны Садовой улицы стоит угрожающего вида автозак – неотъемлемый элемент любой политической акции. Около него в ожидании указаний столпились ОМОНовцы. Черные сапоги на шнуровке до середины голени, черные штаны с прямоугольными карманами на липучках, черные дутые куртки. На рукавах – нашивки с изображением герба ОМОН «Бастион». Черные бронежилеты поверх курток и черные шлемы на головах. С левого боку у каждого солдата свисают вдоль штанов черные дубинки. Хочется верить, что сегодня они так и останутся за поясом у этих людей в черном. Единственное, что не черного цвета – это забрала шлемов, они прозрачные, что позволяет мне видеть не только кончик подбородка, но и глаза бойцов.
Напротив выхода из метро ближе к проезжей части в небольшие кружочки собираются представители полиции. Выжидают. Вот кружок из четырех полковников, трое из которых в черных кожаных куртках. Можно не знать значения звездочек и полос на погонах, но понять, что у этих серьезных мужчин высокие звания. С ними стоит человек в штатском. Вряд ли из толпы. Всем пятерым лет по пятьдесят. Из-под серых полицейских шапок пробиваются седые волосы. Полковники что-то, улыбаясь, обсуждают. Рядом с ними кружок из чинов пониже и нескольких представителей ОМОНа. Только не тех, что скопились у автозака, а попроще: вместо черных курток – обычные серо-синие. И бронежилеты почему-то спрятаны под одеждой. В руках – шуршащие рации.
На площади появляются первые представители прессы с фотокамерами через плечо, лениво покуривающие сигареты. Кругами ходит молодой человек в джинсах и черной куртке с огромным букетом алых роз в руках. Наверное, он всё-таки здесь не ради митинга. Потихоньку собираются люди. Просто приходят и стоят. Без пятнадцати шесть. Многие здесь знают друг друга. У «Стратегии-31» в нашем городе не так много приверженцев. Здороваются. На лицах у большинства застывшее ожидание. Кажется, что сейчас что-то будет, что-то произойдет. Собравшиеся ждут кульминации. И ясно, что инициаторами ее станут не они. Еще кажется, что ничего нового или удивительного сегодня здесь не предвидится. Это прочитывается на лицах пришедших. Происходящее напоминает ритуал. Все, как обычно, отстоят сорок минут раз в два месяца и разойдутся по домам. Ощущение, что и полиция это понимает, и журналисты.
Ко мне подходит женщина лет пятидесяти и спрашивает, что происходит. Я объясняю. Говорит, что работала всю жизнь следователем, но сейчас вот уже семь лет на пенсии.
– Ни одного знакомого лица не вижу из полицейских. А раньше еще встречала. Значит, много уже времени прошло. Сейчас – все новые. Пошла в ремонт обуви ботинки сына забирать, а попала на митинг, – удивленно, но спокойно замечает она, будто несанкционированные митинги – привычное дело.
Вдруг на площади начинается небольшое оживление: внимание привлекла невысокая бабушка в длинном пальто бурого цвета. На голове черный беретик, шея обмотана двухцветным шарфом. Блёклый рыжий и темный синий. На уровне груди к шарфу прикреплен маленький квадратик из белого картона. Черными буквами на нем написано: «31». Женщина держит два плаката. Один – черно-белый с нарисованным деревом и семью птицами. Сверху подписано: «Березовскому. Не всяк тот нищ кто наг!» (орфография и пунктуация сохранены). На втором плакате приведена цитата директора Федеральной службы по контролю за оборотом наркотиков Виктора Иванова: «Россия – не транзит наркотиков! Россия – потребитель». Под этим высказано мнение бабушки: «Россия никому не вредит. Россия вредит только себе». Слышу рядом, кто-то говорит, что эта бабушка приходит на каждый митинг, на каждую акцию. И каждый раз с новыми плакатами. Никогда ничего не говорит. Просто стоит, спокойно созерцая происходящее и журналистов, толпящихся вокруг нее.
– Уважаемые граждане, вы препятствуете проходу граждан. Ваша акция не согласована. Вы можете быть задержаны сотрудниками полиции и доставлены в отделение. Просьба разойтись, – горланит в мегафон уже заученную наизусть фразу толстенький майор, но почти никто не обращает на него внимания.
Минут на пять наступает затишье, вновь ничего не происходит, люди до сих пор чего-то ждут. Впрочем, вроде дождались… Снова началось шевеление активистов и прессы. Подхожу поближе. Примерно в семи метрах от входа в метро плечом к плечу стоят человек десять.
¬– Ну, что ж, начинаем, – тихо, с лёгкой улыбкой и без тени сомнения на лице заявляет один из них.
Восемь человек берут под локти друг друга. Семь мужчин: все в обычных черных куртках, простеньких голубых джинсах, короткие стрижки. У половины за плечами рюкзаки. Выделяющийся персонаж – высокий человек в капюшоне, кожаной куртке с заклепками, тёмных штанах и высоких гриндерсах. Он похож на солиста группы «Телевизор» Михаила Борзыкина, но это, конечно, не он. Восьмой активист – среднего роста девушка с копной иссиня-черных волос в светло-сером пуховике. Судя по всему, это и есть члены партии Другая Россия, акцию которых и ждут.
– Мы собрались здесь сегодня, – начинает громко и разъяренно кричать кто-то из них, когда все наконец скрепились, – потому что мы не готовы принимать то, что нам предлагает Полтавченко, и ходить в загон к дяде Жоре на Марсово поле!
В это время с разных сторон прибегают ОМОНовцы «Бастиона» и, в свою очередь, скрепляются цепью за другороссами.
– Мы будем выходить всегда туда, куда хотим мы, – яростно продолжает оратор, – и считаем нужным, потому что мы имеем на это полное право, которое нам дано Конституцией!
– Россия будет свободной! – заводит другой активист, все остальные подхватывают. Они скандируют этот лозунг, ставший за прошедшие полтора года чуть ли не самым популярным, всё время, пока бойцы ОМОНа пытаются их раскрепить, оторвать друг от друга и унести в автобус. Начинается страшная давка. Рядом со мной стоит бабушка на восьмой десяток в больших квадратных очках и ярко розовой вязаной шапочке, улыбается и трясется, то ли от страха, то ли от захвативших ее чувств и интереса, в ее светлых выцветающих глазах играют веселые огоньки. Она даже не пробует никуда отходить, хотя свалка из протестующих, солдат и журналистов уже практически поглотила ее. Мимо моей головы проносятся ноги кого-то из Другой России. Успешно уворачиваюсь. Дергающиеся ноги уносят четверо ОМОНовцев. Оставшиеся протестующие до сих пор держатся друг за друга, пытаясь пробыть еще пару минут вне полицейского автобуса. Кольцо охранников правопорядка медленно смыкается, создавая всё большую давку. Через пару минут солдаты справляются со своей миссией, и все, кто сегодня проявлял наибольшую политическую активность у Гостиного Двора, оказываются за стеклом фургона полиции, специально корча рожи на десятки камер, направленных на них.
В кольце ОМОНа остается журналистов пять, в том числе я, пара прохожих, и низкий дедушка с длинной седой бородой и вечно прищуренным левым глазом. Держит плакат с цитатами из Окуджавы и Евтушенко и собственными размышлениями на тему действий следователей «Болотного» дела. Только журналисты достают пресс-карты, чтобы выйти из круга людей в черном, как те расходятся сами.
На площади до сих пор многолюдно. Основное действие «Стратегии-31» завершилось, но по-прежнему несколько человек стоят в пикетах. Кто-то с плакатами, призывающими поразмышлять над ситуацией в стране в целом, кто-то – с обращающими внимание на реальные проблемы. Например, у пожилой женщины в бордовом пальто, бордовом берете и бордовом платке, с бордовой помадой на губах на шее на тонкой голубой ниточке висел лист с просьбой вернуть народу закрытый санаторий «Петродворец», корпуса которого распроданы.
– Согласно действующему закону и законодательству, 50 метров, пожалуйста, вон там проводится одиночный пикет, – требовательно, но вежливо просит женщину немного передвинуться высокий майор, – вы согласны со мной?
– Где?
– А вон дедушка стоит.
– Да, согласна, – без тени недовольства интеллигентно говорит пикетчица и отходит на пару шагов.
В нескольких десятках метров от нее активистки какого-то движения, хотя непонятно, какого, так как они без символики, собирают подписи в защиту Фарфоровского кладбища на Ломоносовской, на месте которого власти решили построить торгово-развлекательный центр. Подписи хотят отправить вместе с письмом Президенту, правда, пока свои автографы и личные данные оставили только три человека.
– Подпишитесь! И вы подпишитесь! Это очень важно!
Внезапно на площади появляется человек, привлекший внимание еще не разбежавшихся активистов и журналистов. На нем коричнево-бежевая куртка, с очень натурально изображенными деревьями, листиками и веточками. В том же стиле и рюкзак. Кажется, он собрался маскироваться среди кустов или деревьев. Но на Невском деревьев нет. К застежкам на рюкзаке с двух сторон привязаны белые ленточки.
– Что значат ваши белые ленты?
– То, что я наблюдал на выборах и был свидетелем того, что они прошли нечестно.
Из-под куртки виднеется голубой шерстяной свитер. На шее – черно-синий шарф. Черная шапка, темные волосы и… рыжие усы и борода! Причем она становится светлее ближе к середине лица. А на скулах и щеках отливает красным. Затемненные очки в прямоугольной оправе. Мужчине на вид чуть больше тридцати лет, но густая растительность на лице, безусловно, делает его старше. В руках он держит пластиковую голову почти натурального размера. Это игрушечное мужское лицо, торчащее из голубого то ли шлема, то ли чепчика. Немного напоминает шапочку для бассейна. Вероятно, что это голова какого-то супергероя из детских мультиков. Голова целиком наполнена конфетами «Коровками» в желтой обертке. Чтобы их достать, достаточно залезть рукой в огромную дыру в затылке.
– Угоститесь! – улыбаясь, говорит человек с конфетами подходящим к нему людям.
– На деньги Госдепа? – шутит паренек в болотной куртке, запуская пальцы в пластиковую голову.
– Какие деньги? – искренне удивляется рыжебородый, – там, где я существую, денег не существует!
Вокруг него собирается человек десять, никто не уходит без «Коровки».
– А что у вас за акция? – спрашивает сияющая блондинка с пышной прической. Кажется, девушка проходила мимо и задержаний не видела.
– Какая акция?! Конфеты!
– А в связи с чем вы их раздаете?
– Я считаю, что на этой площади собрались лучшие люди города. Я решил поддержать их и угостить конфетами, – уверенно заявляет рыжебородый.
– А в чём они, что это у вас?
– Это? Это голова ОМОНовца, – без иронии замечает он.
– А как зовут?
– Я так и не придумал.
Вдоль Гостиного Двора ходит полицейский с мегафоном.
– Будьте добры, освободите проход на вход и выход станции метрополитена.
– Угощайтесь! – радостно подбегает к нему человек с конфетами, – угощайтесь же!
– Не препятствуйте, пожалуйста, входу и выходу пассажиров, – заканчивает речь страж порядка, поворачиваясь и направляя громкоговоритель к пластиковой голове и рыжей бороде, – спасибо!
– Не за что! – хитро говорит раздающий «Коровки» и семенит к полицейскому автобусику, – Дверь откройте, – просит он, постукивая костяшками пальцев по стеклу и поворачивая пластиковую голову так, чтобы была видна дырка в затылке, – конфеты же!
Но так его никто туда не пустил и угощений не принял.
Беру конфетку.
– А как вас зовут?
– Арина. А вас?
– Знаете, я перед знакомствами прошу людей кое-что сделать, – он дает мне бумажку и ручку, – напишите список предметов, которых нет в школьной программе, которых вам не хватало в школе или хочется изучить сейчас. Это Шкура.
– Шкура?
– Да, так и называется.
Спустя примерно полчаса я отдаю ему листок со списком обратно.
– Теперь объясняю, зачем это. Это Подвесной Университет. Когда на ваш курс наберется человек двадцать, мы вам сообщим и запустим курс. По каждому из ваших предметов уже хотя бы раз проходили курсы. Это бесплатно. В Подвесном можно стать старостой курса и даже преподавать. Он аполитичен, поэтому я там и не задействован. Только собираю для них с людей Шкуры – эти списки. А политическими курсами занимается Белая Школа – уличный университет такой, наверное, слышали.
– Да, встречала такое название.
– Тогда я вам дам контакты координаторов.
Не очень понятно, зачем, но на всякий случай я записываю. За две минуты в моем телефоне оказывается пять новых номеров людей со странными никами, названиями аккаунтов в Твиттepе, Живом Журнале и других соцсетях.
– Ну, всё, теперь мы пошкурены, – он крепко сжимает мою руку своими двумя и не отпускает в течение секунд десяти. Я тем временем пытаюсь осознать произошедшее «пошкуривание». Не очень часто таким образом знакомишься как-никак
– До встречи!
Площадь покидают последние активисты и полицейские. Маленький кусочек Невского проспекта на месте островка Свободы, как называют его оппозиционеры, принимает привычный для горожан и туристов вид. О существовании «Стратегии-31» Петербург вспомнит только через два месяца, в последний день весны.
