Высшая Школа Журналистики и Массовых Коммуникаций

До этого две грозы — общее сопротивление организации журналистского образования при университетах и подготовленная было попытка закрыть отделение — пронеслись над нашим факультетом. Их вспоминая, можно использовать слова поэта: если молния нас не убила, то гром уже не страшен. Более того, как бывает после грозы в обогащенном озоном воздухе, дышать становится легче. Но то были удары извне. Значительно серьезнее и опаснее оказались идущие из собственной среды — не освежение воздуха, а его отравление несли они с собой: достаточно вспомнить инспирированный разносно-критический и нечистоплотный накат, организованный нашим недостаточно трудоспособным, но энергичным и умелым интриганом-докторантом. Тем не менее, оказалось, это были еще«цветочки». В очень схематическом виде об этом приходится сказать, но сначала следует остановиться на проблемах комплектования факультета кадрами преподавателей.

При разнообразии изучаемых нашими студентами наук важнейшую часть в их подготовке занимали профессиональные практические занятия, для проведения которых особенно желательно было иметь не просто хорошо образованных и т.д. преподавателей, но и обладающих собственным журналистским опытом. Только за счет привлечения к такой работе совместителей эту задачу решить невозможно. Следовательно, надо было в наш штат вовлекать журналистов-профессионалов или готовить их через аспирантуру из числа имеющих такой опыт выпускников. Второй путь, являясь будто бы наиболее простым, на самом деле таким не оказывался. Как мы помним, ряд привлеченных в аспирантуру выпускников — В. Ермолаев, В. Бороминская, П. Быстров, а позже А. Енина, Г. Сысоев, Ю. Девяткин, Ю. Трофимов и др. покинули ее ради того, к чему они готовились, — журналистики. Даже защитившие диссертации А. Елкин, А. Максимов, М. Гуренков не остались в нашем штате. Н. Леонтьев, А. Степанов, А. Савенков, А. Смородин, В. Чубинский, А. Станько оказались в других учебных и научных заведениях. А скольким выпускникам предлагалась аспирантура — В. Кузину, Ю. Кузьменко, В. Дзяку, А. Голубеву, В. Ганшину, В. Кошванцу… С некоторыми я вел длительную переписку, встречался на факультете, дома, в Москве… Прочитав курсовое сочинение К. Набутова и оценив его достоинства, хотел повстречаться с автором, но он, видимо, догадываясь, по какому поводу он мне понадобился, даже не откликнулся на мой вызов — его уже увлекла журналистская практика. Были предложения М. Шишкиной и Б. Мисонжникову, но они хотели специализироваться по другим кафедрам, а я уже не был деканом и потому помочь им не мог.

Вот у меня случайно сохранились копии (я их обычно никогда не делал) писем двум нашим выпускникам: «Уважаемый товарищ Селин!.. Узнал, что Вы живете и работаете в Ярославле. Помня Ваше давнее желание поступить в аспирантуру (правда, не по журналистике), я хочу выяснить, сохранилось ли это желание и как Вы отнесетесь к предложению сдавать экзамены к нам». И другое: «Уважаемый товарищ Степанченко! Как Ваши дела с аспирантурой? У нас появились большие возможности в этом отношении, и я, помня Ваш запрос, хочу пригласить Вас учиться у нас. Поступить в аспирантуру можно уже в этом году. Если Ваше желание сохранилось, напишите и готовьтесь. О неясностях спросите — охотно отвечу» (Архив автора). Ответов не последовало: журналистика с самого начала являлась целью их жизни и предоставляла много преимуществ, а преподавание требовало и своего характера, и включения в иную сферу деятельности, и даже определенных жертв.

Правда, не всегда у нас было так свободно с аспирантурой. Однажды желание поступить в аспирантуру выразил наш выпускник Шамро. Он уже поработал в газете, и это было очень важно. Но места в аспирантуре тогда не оказалось. Когда же позже такая возможность представилась, связался с ним. «Нет, — отвечал он, — я теперь уже не стайер, а спринтер», — то есть к крупным исследованиям стремление потерял. А моя просьба в МВО, например, получить аспирантское место для выпускника В. Громова успеха не имела. Только позже нам удалось получить места для выпускников, уже поработавших в журналистике. Ими стали Т.В. Васильева и О.А. Алашеева. Длительная переписка велась с корреспондентом газеты «Лесная промышленность» по Сибири С.Я. Яковлевым. Удалось привлечь его. Он защитил диссертацию, стал преподавателем, являлся заместителем декана по заочному отделению. Установилась переписка с заведующим отделом «Забайкальский рабочий» нашим выпускником В.Г. Комаровым, стремление к научной деятельности которого мне было известно с его студенческих лет. Но он поступил в заочную аспирантуру философского факультета, которую успешно и закончил, а после нее стал заведующим отделом и заместителем редактора «Ленинградской правды». Лишь через несколько лет он все же оказался на нашем факультете в качестве декана и заведующего кафедрой.

Так что не просто было пополнять кадры через аспирантуру. Иногда удавалось заполучить для штатной работы и журналиста. Так, пришел к нам В.В. Ворошилов, закончивший наше заочное отделение, а параллельно еще получивший и экономическое образование. С первых дней он проявил себя как автор-сатирик: его фельетоны печатались в «Крокодиле» и других изданиях. Сатирические жанры стали близки ему и в преподавании, но и экономика была областью его научных интересов, его занятий со студентами. Из «Ленинградской правды» нам удалось привлечь нашего выпускника В.Г. Осинского. Тема телевидения оказалась для него особенно близкой. Ее он разрабатывал в многочисленных статьях и рецензиях, публиковавшихся в ленинградских газетах. Его перу принадлежал и ряд сценариев. Оба они — Ворошилов и Осинский — защитили диссертации, а Осинский возглавил кафедру радио и телевидения. Много поработав в печати, на факультет пришел Л.А. Рукавишников, тоже защитивший диссертацию и начавший заниматься телевидением. Иным был путь В.Г. Ковтуна: после сотрудничества на ленинградском радио, он начал на факультете с лаборанта, но защитил диссертацию, стал преподавателем и активным исследователем истории радио. В.П. Таловов заканчивал наш факультет и немало поработал в печати (в том числе и редактором газеты «Ленинградский университет»), но пришел к нам, защитив диссертацию на философском факультете.

Но все это не решало проблемы — в определенные периоды, когда появлялись новые ставки, срочно нужны были и кандидатуры на них. И именно такие, которые сразу же бы принесли в студенческие аудитории журналистский профессионализм. Одним выходом из положения оказалось обращение к военным журналистам, имеющим большой опыт и уволенным в отставку по возрасту. Поэтому на факультете начали работать А.Н. Сеин, А.Н. Кулаков, П.Ф. Хороший. Отличные и заслуженные профессионалы, они стали активными членами нашего коллектива, вели практические занятия и читали лекции, пользуясь уважением студентов и коллег. А.Н. Кулаков защитил кандидатскую диссертацию, печатал циклы своих стихов, вел отдел военкора в газете «На страже Родины». Хороший являлся активным участником ветеранской организации, лично оборудовал комнату Боевой и трудовой Славы факультета, найдя для нее редкие экспонаты, которые, к сожалению, утрачены, как и все имевшиеся в других, позже оформляемых «Комнатах» подобного содержания. Кроме того, о чем уже упоминалось, вместе с Карасевым он вел систематические занятия с рабкоровским активом Петроградской стороны Ленинграда. А. Сеин не терял связи с газетой армии ПВО «Защитник Родины», которую редактировал до прихода к нам, и советом ветеранов этой армии.

На одном из последних этапов освещаемого нами периода из Ленинградской высшей партийной школы к нам пришли В.П. Вершель — активный и талантливый очеркист, продуктивный исследователь, защитившая не только кандидатскую, но и докторскую диссертации, А.Н. Прохватилов — журналист с огромным опытом (он был редактором газеты одного из армейских соединений в годы Великой Отечественной войны и более 20 лет редактором газеты Ленинградского военного округа «На страже Родины») тоже перешел к нам из этой же школы. Он вел не только практические занятия, но проделал значительную работу по изучению военной печати. После партийной школы В.Б.Дубровин уже начал работать в «Вечернем Ленинграде». После настойчивых уговоров мне удалось склонить его к тому, чтобы он перешел к нам. Он не только вскоре защитил кандидатскую диссертацию и созглавил создающуюся кафедру радио и телевидения, но и успел издать три книги и опубликовать несколько научных статей, стал автором первого учебно-методического пособия по истории советского радио.

Ценным приобретением для факультета был приход в его штат после многих лет работы в «Ленинградской правде» в качестве заведующего отделом и заместителя редактора, корреспондента «Комсомольской правды» А.Я. Гребенщикова. Но не только большой газетно-журнальный опыт (он много печатался в ленинградских и московских журналах уже будучи преподавателем), но и его обширная эрудиция, лекторское мастерство и беззаветная готовность принять участие в каждом полезном факультету деле, близость к студентам привлекали к нему и преподавателей, и студентов, и журналистов-профессионалов. Из-за своих многочисленных публицистических и литературно-критических выступлений, исследований научного характера он так и не довел свою диссертацию до конца, хотя для ее завершения надо было очень немного, но как литературный критик и обозреватель, публицист и исследователь, он сделал немало.

В конце 60-х гг., поработав в газете, на факультет возвратился Г.В. Жирков. Без аспирантуры в 1971 г. он защитил диссертацию, перед этим опубликовав ряд научных статей в университетских и других изданиях, стал заместителем декана по работе с иностранными студентами.

А было еще и так. На предыдущих страницах не раз упоминалась фамилия Л.С. Мархасева как активного участника СНО, докладчика наших научных конференций, когда он уже был сотрудником радио, ярким и эрудированным. Я привлек его к преподаванию сначала в качестве совместителя, а потом рассчитывая добиться его зачисления в штат. Но не тут-то было: его прямой начальник не дал ему разрешения даже (!) на получение уже заработанных Мархасевым денег, хотя сам этот его начальник был у нас совместителем и очень заботился о своей личной оплате. Мархасев же — человек исключительной деликатности, не стал придавать этому значения. Приглашал для работы весьма квалифицированного и опытного журналиста И.С. Сливкера. В студенческую пору я участвовал в работе семинара под его руководством. Он был уже на пенсии, но от моего приглашения отказался.

Закончилась неудачей и попытка привлечь для работы в штате факультета преподавателей с другим базовым образованием. П.Е. Глинкин, заканчивавший славянское отделение и успевший поработать и преподавателем русского языка на Кубе, и в аппарате районного комитета партии, сохраняя интерес к творческой работе, очень недолго удержался на факультете. Активно было включился в наши дела и немало сделавший Ю.Н. Солонин. Казалось бы, он уже полностью адаптировавшийся на факультете — и заведующий кафедрой, и исполняющий обязанности декана, а в перспективе и декан, определивший и важную для нас тему научного направления… Нет, ушел на воспитавший его факультет. А доктор философских наук, профессор В.Я. Ельмеев мое предложение перейти к нам даже в то время, когда в связи с реорганизацией института социологических исследований, где он работал, ему надо было где-то определяться, категорически отверг сразу: «Что обо мне скажут? Какой, мол, я философ!» Перешел на экономический факультет, где защитил вторую докторскую и стал работать в науке на стыке философии и экономики. Подобное было и с нашимивыпускниками - защитив диссертации на философском факультете, В.Г.Комаров и В.П.Таловалов, на работу перешли к нам. «Материнское» образование оказывается роднее.

Как видим, непростыми были возможности комплектования факультета кадрами преподавателей. Не всегда при таком подборе все было удачно — были случаи, когда, испытав себя, новые преподаватели сами уходили и их не удерживали. При таких трудностях и дефиците пришлось привлечь и двух работников, изгнанных с прежних мест работы. Думалось: урок должен был бы пойти им впрок. Один из них был уволен с формулировкой, при которой его могли взять только в качестве ученика слесаря на предприятии, которым руководил его родственник. Вторую тоже никто не брал несколько лет, и она со слезами упрашивала меня не отказать ей. Нелегко мне было убеждать отдел кадров при их оформлении. Не без труда определили профиль и содержание их педагогической нагрузки. Со временем, так как пришедшая жила буквально в трущобе, удалось даже получить для нее университетскую квартиру... Нельзя сказать, что пребывание этих людей на факультете было бесполезным. Но в подходящий для них момент их невыносимые амбиции, вероломные претензии и пр. проявлялись очень сильно — натура брала свое, хотя уволенному фактически с «волчьим билетом», как это называли в те времена, его бывшая начальница говорила: «Ты должен всю жизнь благодарить Александра Феодосеевича, что он тебя взял…» А вторая и без подобных назиданий, думалось, мягко говоря, не имела поводов для претензий ко мне. Где там! После этого я дал зарок: никогда не возьму на работу человека, которого до этого уже подобным образом изгнали… Но это себе в запоздалое раскаяние!

Трудности с разрешением проблемы кадров после таких «проб и ошибок» при наличии и достаточного количества преподавателей с практическим журналистским опытом, привели к оправданному решению с начала 70-х гг. принимать в аспирантуру по кафедре теории и практики наших выпускников сразу после завершения ими учебы. Так была принята целая группа — С.М. Виноградова, А.А. Чесанов, П.Я. Рыкованов, потом — С.Г. Корконосенко, а по кафедре истории Л.П. Громова. И мы в них не ошиблись — они успешно и вовремя защитили кандидатские диссертации, а С.М. Виноградова, Л.П. Громова, С.Г. Корконосенко — и докторские.

К сожалению, рядом с ними оказался и студент другого склада. Вместе с подобными себе он тоже раскрылся в благоприятных для него условиях. А такие условия вскоре появились…

После неоднократных заявлений на имя ректора с просьбой освободить меня от обязанностей декана, оставшихся без последствий, и настойчивого преодоления удерживающего меня коллектива (трижды и в самом категорическом тоне я выступал с самоотводом на собрании), в апреле 1977 г. мне, наконец, удалось добиться своего. На освободившееся место не стали выдвигать кандидата из нашей среды — хотели доктора наук. На этой волне, буквально, всплыл выпускник отделения журналистики партийной школы, в то время работавший на кафедре истории партии университета и только что защитивший такую диссертацию.

Не знающий специфики факультета, он тем не менее возомнил себя и знатоком и вершителем, который все может и которому все дозволено. И все это было замешано, с одной стороны, на напыщенном самолюбовании, а с другой — заискивающей робостью перед университетским начальством, что обернулось трагедией для факультета.

Первое, что он захотел, это стать заведующим занимаемой мною кафедры. Я недавно прошел по конкурсу и не уступил ее. Тогда, полагаясь на поддержку работающих в партийном аппарате бывших товарищей по партийной школе, он предлагал вообще убрать меня с факультета: «Его авторитет мне мешает», — убеждал он. При этом в разговоре со мной он говорил: «Вы знаете, как я к вам хорошо отношусь…». Так как его демарши в соответствующих организациях мне стали известны, я охладил пыл этого лицемера: «Да?.. Но в других местах вы говорите совсем иное». «Как! Откуда вам это известно?» — растерялся он, окончательно изобличая себя. С этого началось наше общение с новым деканом.

В трудных университетских условиях ему удалось изыскать необходимое помещение и оборудовать пригодную для занятий и передач телевизионную студию, обеспечить ее необходимыми сотрудниками, плодотворно действовавшими под руководством возглавившего лабораторию Ю.М. Ордынского. Это несомненно очень обогатило всю деятельность кафедры радио и телевидения. Декан организовал одну из встреч наших студентов с выпускниками, две или три общеполитических лекции своих коллег по прежней его кафедре. В его «актив» можно внести и обновление кабинета декана, если отвлечься от того, что подобные руководители любят создавать вокруг себя какой-то антураж. Особенно он преуспел за очень короткий срок решить и крупные личные дела. Заведовать же ему пришлось кафедрой радио и телевидения, но прицел на кафедру теории и практики он сохранял.

Вот в этой обстановке — я уже не декан, а новый декан таким образом настроен против меня — обнажились истинные характеры не только тех, о ком я говорил, но даже тех людей, которые, казалось бы, и претензий ко мне не должны были бы иметь. Муссировалась ложь о том, что я, мол, мешал появлению докторов, публикациям каких-то работ и пр. Все это выносилось на общефакультетскую аудиторию. Даже преподаватель, которого я всячески уговаривал взяться за работу над докторской, а потом, когда в прострации он, подавленный трудностями, приходил с просьбами разрешить оставить ее, уговаривал, давал литературу… О котором даже жена говорила: «Бережной его тянет в науку, а он упирается…» Но к тому времени он все же смог защититься — казалось бы после этого ему лучше всего следовало хотя бы промолчать. Нет, и он выступил с утверждением, что я… мешал его работе. Истинно: до чего загадочна человеческая натура! Когда я со всей настойчивостью просил освободить меня от обязанностей декана, меня категорически не отпускали, а едва мне удалось добиться своего, как, по мнению некоторых преподавателей (особенно тех, которым я, казалось бы, помогал больше всего), делал совсем не так и то, и другое… Впрочем, изумляться этому в переживаемое нами время вряд ли уместно.

Преобладающее большинство существовавшего в то время коллектива, однако сохраняло ко мне прежнее отношение, а многие сочувствовали и всячески поддерживали. Это были, прежде всего, К.Н. Птицына, Е.П. Кузнецова, Л.В. Булдакова… Особенно П.Я. Рыкованов. Забыть об этих и других я не вправе и не могу. Декан факультета журналистики МГУ, профессор Я.Н. Засурский, которому я как-то открыл свое желание уйти с поста декана, а он меня отговаривал от такого шага, теперь передавал свое желание взять меня к себе на факультет. Я, конечно, очень благодарен ему за его великодушие, но перемещаться в новые места не очень хотелось.

Между тем, общее положение на факультете становилось все хуже и тревожнее — резко снижалась посещаемость лекций и практических занятий, ослаблялось отношение к профессиональным занятиям и практикам, упала успеваемость. Показатели летней сессии 1981/1982 уч. года оказались менее 88% в то время, как обычно они достигали 96-98 и даже 99%. Проверка посещаемости студентов факультета выявила, что «на двух поточных лекциях, начинающихся в 9 часов утра, из 120 человек присутствовало семь, а из 124 — десять» (Ленингр. ун-т. 1983. 7 янв.) и т.д.

Все это вызывало все большее недовольство среди преподавателей не только нашего факультета, но и тех, которые читали лекции у нас.

Человек пришлый, новый декан не ценил того, что достигалось и утверждалось на факультете поколениями преподавателей и студентов. Он уничтожил хранившиеся дипломные сочинения студентов, а ведь среди них были и весьма ценные во многих отношениях. Но особенно вызывало возмущение, что к концу срока своего пребывания на посту декана он допустил сокращение приема на факультет сначала до 75, потом до 50 человек — все, что с таким трудом достигалось, было утрачено в течение одного года. А ведь для этого надо было только противостоять ректорскому произволу. И не лично самому, а хотя бы обратившись к А.К. Варсобину. На это заискивающий перед начальством декан пойти просто был не в состоянии.

И судьба его была предрешена — об избрании его на новый срок не могло быть и речи.