Мой голос против...
Мой голос против ксенофобии. Часть 2.
………………………………………
На следующий день под шуточки студентов Лидка молча выслушала инструкции Виталика, о том на какую стройку идти вечером и где его ждать. Поджав губы, она сурово прошла по переполненному коридору, не обращая внимания на колкие выпады.
- Ну ты, Лидка, даешь! – заорал ей чуть ли не в самое ухо Игорек, местный шутник. – Ребята, ура! – обратился он вдруг ко всем студентам.- Культурная миссионерская программа «Таджик» начинается! Аплодисменты, аплодисменты!
Под свист и хохот Лидка отправилась с рюкзаком вещей в техникум. Сегодня она должна была заночевать у таджиков….
Добиралась Лидка долго – часа три, из-за диких пробок. Да и то плутала бы больше, если бы не подробные объяснения Виталика. Под ногами мешалась грязь и остатки строительного мусора, чернели огромные лужи-моря. Стоять и ждать ей все же не пришлось, – буквально через пять минут к ней вышел Виталик и небольшой коренастый мужичонка, с кривыми косалапыми ногами и узловатыми пальцами. Увидев Лидку, смуглый немолодой таджик заулыбался ртом с наполовину сгнившими зубами.
- Илх - Лида, Лида - Илх. – сухо познакомил их Виталик. - Илх с семьей живет тут недалеко, он тебя отведет. Удачи! – ехидно улыбнулся мрачной Лидке Виталик и рванул к подъезжающему автобусу.
Таджик проговорил что-то глухим голосом, так что Лидка поневоле наклонилась ближе к нему: «Что-что»?
Коренастый Илх, все так же добродушно улыбаясь, поманил ее темным узловатым пальцем за собой. Лидка поколебалась, но пошла.
Тропа, по которой они шли, вся заросла низенькими уродливыми кустами, так что Лидка пугливо косилась по сторонам и с недоверием поглядывала на мелькающую впереди спину таджика. Заведет еще куда….
Но Лидкины опасения не оправдались – они вышли в какой-то пригородный поселок с маленькими деревянными халупами. Илх уверенно вел Лидку между этими покосившимися строениями, лишь иногда оглядываясь. Наконец, они подошли к большому деревянному дому, очевидно раньше принадлежавшему нескольким семьям, расположенному на отшибе.
- Это ваш дом? – осмелилась, наконец, спросить Лидка. Таджик обернулся к ней, и что-то проговорил, но Лидка не поняла. Ей оставалось лишь последовать за своим провожатым.
Минуя скрипучую старую калитку, они молча зашли во двор. Ограда покосилась и заросла, как будто никто здесь и не жил. Двор был довольно большим, но заброшенным. Лидка вспомнила, что Виталик говорил ей о семье Илха - «Они здесь только на заработки. Вот отработают, и в ноябре уедут».
«Теперь понятно, почему здесь все так запущено. Но все равно могли бы прибраться немного!» - возмущалась про себя Лидка.
Еще издали она услышала какую-то восточную мелодию, доносившуюся из этого двора. По мере продвижения к дому звук все усиливался и усиливался. Наконец, они с Илхом вышли к крыльцу, и Лидка увидела мальчика в национальной одежде - пестром халате и маленькой тюбетейке, отплясывающего под магнитофонную запись ритмичной песни. Увидев отца, он радостно что-то закричал, схватил магнитофон и бросился с ним в дом. Илх только рассмеялся, что-то проговорил немного растерянной Лидке и последовал за мальчиком.
«Так у них еще и дети есть!..» - ошарашено подумала Лидка. Ей до этого и в голову не приходило, что Илх живет не с одной женой…
Осмотреться в доме Лидке не дали. Оказалось, что почти все обитатели дома уже спали, только неугомонный мальчишка и жена-таджичка ждали Илха с работы.
Мальчику в тюбетейке Илх, видимо, тут же велел ложиться спать, потому что он сразу убежал куда-то по коридору. Таджичка выступила из темноты и стала быстро о чем-то расспрашивать Илха, показывая на Лидку. Это была уже немолодая женщина с плоским некрасивым лицом, но живыми черными глазами, в цветастом платье и стоптанных пляжных тапочках. Почему-то Лидка именно такой ее и представляла.
Лидка прищурилась, слушая, как Илх что-то объясняет жене. Таджик пальцем указал Лидке на женщину и произнес только одно слово, которое она с трудом разобрала – «Марьямша».
Так таджичка стала для Лидки «Марьяшей».
……………………………
Когда Марьяша разбудила ее, было еще совсем темно. Сонная, непричесанная и неумытая Лидка хотела было отправиться, как это бывало раньше, в ванную, принять душ, но вспомнила, что в чужом доме.
– А где у вас тут туалет? – почти пропела она, потягиваясь. Марьяша крутилась вокруг Лидки, заходя то с одной, то с другой стороны, так что девушка даже не успевала замечать, что, собственно, женщина делает.
Марьяша подбирала какие-то цветастые тряпки и спешно засовывала их к себе в подоткнутый у пояса подол, бормоча на своем таджикском что-то неразборчивое.
Из кухни донеслись детские визги, и через несколько секунд в комнату вбежал вчерашний мальчик, держа в руках еще одну тряпку. Заметив Лидку, он притих и уставился на нее широко раскрытыми глазами.
Марьяша опомнилась и, приобняв рукой упирающегося ребенка, стала показывать на него Лидке, поглаживая по голове и повторяя: - Каёнуш…Каёнуш…
Лидка замотала головой. – Туалет-то у вас где? – снова поинтересовалась она, смутно догадываясь, что ни Марьяша не понимает по-русски, ни сама она ничего не скажет по-таджикски…
После долгих объяснений жестами, руками-ногами и другими частями тела дорогу к заветному туалету ей все же показали. Марьяша повела Лидку по ветхому заваленному запыленными старыми вещами коридору на выход из дома. Это страшное сооружение, гордо именуемое Марьяшей «тхухухетом», даже звания «сортир» было недостойно. Доски под ногами почти прогнили, крыша угрожающе нависала, к стульчаку Лидка даже побоялась прикоснуться своей холеной пятой точкой. С горем пополам сделав свои дела, Лидка, чертыхаясь, выпрыгнула из туалетика и пошла обратно в дом.
Марьяши в комнате не было. Завернувшись потеплее в домашний халат, Лидка робко высунулась в коридор, но потом решила отправиться на поиски хозяйки.
Дом был старый и грязный, крыша текла. От былых капелей и протеканий обои набухли пузырями, местами висели лохмотьями. Из распахнутых дверей трех комнат проступало серо-желтое марево слабых лампочек.
Лидка услышала голоса и смех, и пошла на звук. Она свернула в какую-то маленькую чадную комнатушку, очевидно, выполнявшую функции кухни. Марьяша в это время весело шлепнула по попе хохочущую девочку в розово-сиреневом национальном платье.
Лидка тут же увидела мальчика, который утром забегал к ней в комнату. Он сидел рядом с газовой конфоркой, на которой шипела сковорода с маслом, и старательно лепил какие-то маленькие кульки из желтого теста. Старшая девочка, лет 12-ти, в старом и явно не по размеру, очевидно, мамином платье, пыталась ему помогать, отирала ему нос и щеки, когда он совсем уж измазывался. Мальчишка в ответ недовольно хныкал и отбивал ее руки в сторону.
Мать лепила из теста рядом на столе, почти не обращая внимания на детей. В минуту она уже разложила лепешки по сковородке и накрыла их крышкой.
Семья не сразу заметила появление Лидки. Только девочка в сиреневом платье побежала из кухни, наткнулась на гостью и тоненько что-то закричала матери.
Марьяша заулыбалась, и что-то говоря, призывно замахала Лидке рукой – входи, мол, входи. Дети, заметив незнакомую девушку, замолкли. Марьяша что-то проговорила им и стала показывать на детей.
Старшая девочка, недовольно подобрав губы, что-то проговорила матери, но та резко осекла ее и несколько раз повторила, глядя Лидке в лицо и указывая на хмурившуюся девочку: «Зайрина…»
Лидка улыбнулась кисловато, пытаясь преобразить мину на своем лице в приветствие.
Мальчик в тюбетейке лет шести-семи (Лидка узнала его – это он вчера танцевал на дворе перед магнитофоном) что-то проговорил, показывая пальцем на Лидкин старый халат и голые ноги, и засмеялся. Мать недовольно стала быстро трещать что-то по-таджикски, и Лидка поняла, что он наверняка сказал какую-нибудь гадость про нее, и дразнится. Без языка она чувствовала себя совершенно беспомощной, и сумела только пригрозить шалуну кулаком.
Младшая девочка в розово-сиреневом платье, которую девушка на это время совершенно упустила из виду, уже стояла сзади Лидки и дергала ее за халат, что-то щебеча. Лидка обернулась, чтобы отцепить хулиганку, но девчонка с испугу юркнула к матери, спрятавшись за кухонной плитой и поглядывая оттуда на Лидку плутовским черным глазом.
Марьяша, видимо, смущенная этой домашней сценой, что-то пробормотала и бросилась снимать сковороду с дымящимися лепешками…
Семья собиралась завтракать в кухне, прямо на полу перед газовой плитой, постелив на пол какую-то старую цветастую материю, которая при ближайшем рассмотрении оказалась скатертью.
Лидка брезгливо поморщилась, увидев, как Марьяша быстро и ловко прибила ложкой таракана, а потом принялась ею же мешать что-то в алюминиевой кастрюле. Подобравший раздавленного таракана, Каёнуш бросился им в младшую сестру. Лола (так звали малышку) завизжала и отпрыгнула от брата, хохоча и показывая ему язык. Марьяша отобрала таракана у сына, швырнула насекомое в дальний угол и что-то сурово произнесла, после чего Каёнуш сразу притих.
А таджичка уже что-то говорила Лидке, показывая на расстеленную скатерть и расставляя низенькие, похожие на мисочки, посудинки. Зайрина сновала между сестрой, Лидкой и матерью, поправляя скатерть и выкладывая с дымящейся сковороды лепешки.
Лидка начинала осознавать, что от нее тоже требуют участия в делах, но что делать, совершенно не понимала. Поэтому, пока она стояла, в раздумьях, на скатерти уже появились лепешки в мисках и чай в пиалах, налитый Зайриной из огромного, хоть и погнутого с одного бока, чайника с отломанной ручкой. С посудой у Марьяши вообще был дефицит.
Марьяша, Зайрина и Лола сели, подогнув под себя колени, и принялись за еду. Несчастная Лидка с трудом пыталась усесться как таджики, но получалось как у пьяной курицы, пытавшейся взобраться на насест. Наконец, она кое-как устроилась, но, взглянув на свою миску, снова сморщилась. Марьяша трогала девушку жирной залитой стекавшим маслом рукой и что-то объясняла, из чего Лидка только и поняла, что называлось это «самбуса» или вроде того, да и то поняла она только потому, что это слово Марьяша повторяла чаще всего остального.
Это было что-то желтое и жирное, очень неприятное на вид. Ко всему прочему, Лидка еще и сидела на диете. Но делать было нечего, так что она, пересилив себя и чтобы не обидеть хозяев, взяла «это» двумя пальцами и осторожно надкусила…Есть было противно и даже начало подташнивать, так что Лидка едва добралась до середины самбусы, но, не выдержав, давясь и утираясь рукой, отложила остатки обратно в мисочку. Схватившись за пиалу как за последний спасительный шанс, она со злостью обнаружила, что и чай пить невозможно. Он был крепкий и горький до невозможности, да еще и зеленый, что Лидке и так не нравилось.
Подавив судорогу желудка, Лидка стиснув зубы встала и ушла в комнату, оставив Марьяшу с детьми наслаждаться завтраком.
Продолжение следует....
