Высшая Школа Журналистики и Массовых Коммуникаций

Подшивалов Н. А. Легенда кафедры: наш МиКо

Впервые опубликовано: Классный оформитель. СПб., 2004. С. 12–14.

Студенты, учившиеся на факультете журналистики в самом конце 60-х годов, были свидетелями того, как готовилось к печати очередное издание «Справочника журналиста». Читая лекцию, Борис Аркадьевич Вяземский непременно находил повод сообщить студентам, как обстоит дело, на какой стадии находится работа.

Но только малой части студентов 5-й группы курса 1969–194 годов, в их числе и мне, довелось увидеть и даже полистать первое издание справочника, который назывался «Техническое оформление газеты». Он вышел в свет в1934 году, а его составителями были Б. А. Вяземский и… М. К. Урлауб.

– Михаил Константинович Урлауб, – представился преподаватель на первом практическом занятии по «Производству газет» – так тогда назывался курс, читавшийся Б. А. Вяземским и Д. А. Барабохиным. – Фамилия немецкая, на русский язык переводится как «отпуск, отдых». Отдыхать, если еще и хорошо, я люблю, но нам с вами предстоит работать. Надеюсь, это у нас получится.

Более тридцати лет прошло стой поры. Много было ярких и светлых моментов в студенческие годы. Но стоит двум-трем согруппникам собраться вместе и кому-то вспомнить о студенческих годах, разговор о нашем МиКо пойдет непременно. К тоже он, пробывший с группой всего один семестр, но оставивший неизгладимый след в памяти всех студентов пятой группы?

В год нашей встречи (ни до, но после нас Михаил Константинович не преподавал) ему было далеко за 70, седина едва начинала пробиваться сквозь черные, всегда аккуратно подстриженные и зачесанные назад волосы. Рост ниже среднего, в плечах– косая сажень. Всегда подтянутый, с твердой походкой.

– Предки мои приехали из Германии еще при матушке Екатерине, – рассказывал он как-то нам. – Содержали модный салон в нескольких поколениях. Наивысших успехов добился мой дядя. Сшить у него наряд считалось престижным и удавалось не всякому. А вот я пошел по военной стезе. Поступил в кадетский корпус.

Слушать его рассказы о прожитой им жизни было одно удовольствие. Описание эпизодов составило бы целую книжку, а в виде отдельных штрихов будет так.

В годы учебы М. К. Урлауба в кадетском корпусе в столице в моду входил бокс. И МиКо организовал общество любителей бокса. Набивали рабочие рукавицы травой и боксировали.

– Синяки украшают будущих кавалеристов, – успокаивал он мать, упрашивавшую бросить новомодное увлечение.

Первую мировую войну встретил в должности командира кавалерийского эскадрона. В гражданскую всем эскадроном перешли на сторону красных. В статусе эскадрона разведки вошли под командование Александра Пархоменко. Однажды, уйдя в рейд, разведчики разгромили белогвардейский штаб и захватили очень важные документы. Благодарность высшего командования получили все участники рейда. Некоторые, в их числе и наш МиКо, были награждены орденом Боевого Красного Знамени. Обмывая награды, разгорячились, заспорили, решили выяснить, кто лучше стреляет.

Подняли такую пальбу, что началась неразбериха в стане красных. Кто-то доложил Пархоменко, что в станицу ворвались белые, другие уверяли, что восстал эскадрон разведки. Прибыв наместо, Пархоменко сориентировался быстро. Построил всех, снял с новоиспеченных орденоносцев награды и каждому бойцу эскадрона объявил по выговору…

– Прицепил я тогда орден, – говорил смеясь МиКо, – пофорсил с полдня, а вот носить не довелось…

Занятия… Не всем членам группы давалась производственная наука. Но даже «слабак» нашей группы был наголову выше любого сокурсника. По расписанию пара по предмету была последней, и как-то само собой вышло, что первое занятие затянулось еще минут на 30–40. Дальше – больше, зачастую из аудитории нас выгоняла уборщица. Но из того общения нам было мало. И наши девушки-хитрюшки несколько раз умудрялись заманить Михаила Константиновича в общежитие на5-ю линию. Эти «дополнительные» занятия длились часов до десяти вечера. Лида Ардышева умела готовить отличный глинтвейн из чая, лимона, сахарного песку и водки, который шел у нас на ура. Пришелся он по душе и МиКо. В тот раз времени было уже около одиннадцати вечера, пришла пора расставаться с учителем на неделю. Я и Вася Иванов стали отодвигать стол, чтобы освободить путь почтенному гостю. Едва стол двинулся, а вместе с ним и порция глинтвейна, МиКо изящно подхватил стакан и с чистейшим французским прононсом промолвил:

– Ле вэ э тире, эльфо буа! Что означает: Вино открыто, оно должно быть выпито!..

Провожаем его до автобуса. На улице – мерзость: снежная слякоть и пронизывающий до костей ветер. Мы, напялив на себя самые теплые одежды, все равно сразу же приобрели синюшный вид, крючимся от холода, будто совсем раздетые. МиКо в одном лишь осеннем пальто идет как ни в чем ни бывало.

– Михаил Константинович! Холодно же! А вы – без головного убора!

– Шапку я одеваю, когда на улице ниже десяти-двенадцати градусов, а сегодня всего лишь семь.

Как-то после очередных посиделок в общежитии девушки, под предлогом, что еще кое-что не поняли, напрашиваются к МиКо в гости, хотя бы на часок…

— Хорошо, приезжайте. Только не очень рано, так как по утрам у меня двухчасовая гимнастика с гантелями, а потом прогулка на лыжах в Ульянке (жил он возле гостиницы «Советская»). Так что подъезжайте где-то к полудню.

«Во сколько же он встает, чтобы к двенадцати дня завершить все занятия физкультурой, – недоумевали мы. – Знал бы он, как трудно будет подняться нам, чтобы успеть приехать к нему хотя бы к двенадцати…»

Но поднялись. И в назначенное время прибыли все, кто хотел, человек восемь или девять. Вот тогда-то и довелось нам увидеть первые книги по нашей профессии «Техническое оформление газеты» и «Газетные заголовочные шрифты», авторами которых были наши преподаватели.

В комнате Урлауба было много интересного. Я обратил внимание на лежавшую на столе открытую книгу. Привлек внимание старинный готический шрифт. Присмотревшись внимательно, понял, что текст на французском языке.

— Это одно из первых изданий «Тристана и Изольды». Прочитал я его еще в юности, а потом перечитывал в переводе на русский. Жуткий перевод! Не понравился. Вот решил сделать свой, как мне кажется, более близкий к оригиналу…

— А еще какими-нибудь языками вы владеете? – поинтересовались удивленные сокурсники.

— Думаю, есть некоторые основания полагать, что в русском кое-что смыслю. Сколько помню себя, дома мы говорили на немецком. Не потому, что не любили русский, а для того, чтобы не забывать о своем историческом происхождении. В годы моего детства было принято обучать детей французскому языку. И я был обучен. В кадетском корпусе изучал английский. Потом как-то слегка познакомился с итальянским. Теперь вот польский учу. Дочь в Польше живет, внучка мне письма по-польски пишет.

В свое время «многоязыкость» грамотного и боевого командира в Красной Армии была оценена.

— Поручается собирать сведения о действиях Махно, анализировать данные и раз в неделю докладывать лично мне, – приказал Михаил Тухачевский своему адъютанту Михаилу Урлаубу. Рассказы о встречах и переговорах с Левой Задовым, Леоном Черным и с самим Махно – разве могли они, рассказы, нас не увлечь?!

По окончании гражданской войны грамотного человека откомандировали преподавать в КИЖ (Коммунистический институт журналистов). Возможно, на такое решение повлиял тот факт, что один из родственников Урлауба был классным типографом. Тогда-то в соавторстве с Б. А. Вяземским и были подготовлены одни из первых книг по производству газеты.

Что сблизило этих двух корифеев, какие у них были взаимоотношения, как они вместе работали, всего этого мы не знали. По эпизодам их встреч, которые мне доводилось видеть, можно предположить, что они были хорошими приятелями. Хотя если пролистать первое послевоенное издание «Справочника», то фамилии Урлауба там уже не найдешь. Объяснение этому МиКо дал такое…

Однажды ночью – дело было в конце тридцатых – постучали в дверь.

— Гражданин Урлауб Михаил Константинович? Одевайтесь, поедете с нами, – приказали ночные визитеры.

— Вы обвиняетесь в пособничестве разоблаченному врагу народа Тухачевскому, у которого были личным порученцем, – объявили приговор.

Пятнадцать лет пребывания в Колымском крае и фигура умолчания в последующие годы вынудили, видимо, при очередном переиздании «Справочника журналиста» убрать с обложки его фамилию.

Но дружеские отношения между основоположниками нашей науки сохранились на всю жизнь. Свидетельством тому один эпизод, который я наблюдал в перерыве между парами:

— Боря, здравствуй! Как самочувствие?

— Ах, Миша! Как я рад тебя видеть!

Ветераны, смеясь, обнимаются в коридоре. М. К. Урлаубу действовать сподручнее – он значительно ниже ростом. МиКо обхватывает Бориса Аркадьевича на уровне талии, свободно отрывает его от пола, поворачивается вместе с ним вокруг своей оси, потом ставит на пол. В обнимку идут по коридору, продолжая беседу:

— Самочувствие, Миша, для наших дней терпимое. А у тебя, как всегда? Хоть на ринг?

— Тьфу-тьфу-тьфу! Дай Бог и тебе такого же!

— Спасибо. А как группа? Интересуются предметом?

— Да-а! Но не меньше моим прошлым.

— В предмете смыслят?

— Соображают. На экзамене увидишь…

Более тридцати лет прошло с тех пор. Но не проходит желание сказать судьбе «спасибо» за то, что свела с теми, кто заложил основу для обучения журналистов всей страны. Это Борис Аркадьевич Вяземский и Михаил Константинович Урлауб.

Наш (и только наш!) МиКо!…