В музее блокады Ленинграда на самом почетном месте экспозиции лежит хлеб. Его испекли специально, по восстановленной рецептуре из материалов, употреблять в пищу которые, сейчас и не придет в голову. Но для блокадников это вкус жизни. Вспоминая о тех страшных днях, люди говорят, прежде всего, о постоянном, непрекращающемся чувстве вечного голода.
Евгении Семеновне не так давно исполнилось 84 года. Когда ее спрашивают о тех днях, женщина всегда невероятно волнуется, иногда ссылается на возраст и плохую память, но сейчас она признается: блокада никуда не уходит из ее воспоминаний, ни одно событие жизни не потеснит самые страшные девятьсот дней ее жизни. В их большой семье было пятеро детей, старшие ушли на фронт, а младшие остались с мамой. Жене тогда было одиннадцать лет.
- Все, что у нас было, пришлось выменять на еду в первые же дни, - вспоминает Евгения Семеновна. – Многие соседи запасались крупой, спичками еще с мая, будто чувствуя беду. А у нас ничего не было.
Сначала ушла самая младшая сестренка. Она просто не выдержала голода, детскому организму не хватало сладкой воды и куска хлеба, что были у семьи на целый день. Очень плохо чувствовала себя и сама Женя, она лежала, почти не двигаясь: сил не оставалось, но услышала, как мама шепотом сказала остальным: "От вашего хлеба отрежем немного Жене". Евгения Семеновна тяжело переводит дыхание и произносит, возможно, самые страшные слова, что ей пришлось услышать в то время. «Иначе она умрет. Умрет от голода»
- Наверно, этот мамин хлеб и спас меня тогда, - говорит женщина. - Я не умерла, а пережила всех.
С хлебом у блокадников особое отношение, даже спустя семьдесят лет они берегут его и наравне с советскими войнами называют своим спасителем. - Булочка, которую давали донорам, была такая, у нас сосед сдавал кровь, и однажды, увидев как я чуть не падаю от бессилия, он отломил мне кусочек от нее. До сих пор помню этот вкус, это вкус жизни, что ли. Сейчас даже самая дорогая выпечка не пахнет так, как та, сокровенная булочка.
- Однажды мы получили неожиданный подарок. В чемоданчике мама принесла немного хлеба и несколько тех самых, донорских булочек. Но началась бомбежка - и чемоданчик мы задвинули под кровать и забыли. Когда его нашли, то хлеб засох, а донорские покрылись плесенью. Все это отмыли, почистили и съели, - вспоминает ветеран. - Мама сама недоедала, поэтому быстро слабела, а вот нам она никогда не давала переедать: для людей, отвыкших от насыщения, это было смертельно опасно. Помню, наши соседи принесли домой кочан замерзшей капусты, и строго-настрого велели детям не трогать. А они не выдержали и съели. Все тогда умерли.
Но дети, даже на войне остаются детьми. Даже в окружении смерти, голода и вечных бомбежек, они смеялись и играли, только гораздо медленнее других детей - экономили силы. Играли ни в дочки-матери, ни в казаки-разбойники, а в войну, каждый день, расстреливая немца из деревянной палки, каждый день, прогоняя немца от Ленинграда, хотя бы в своей игре.
Зиму Евгения Семеновна не любит до сих пор, четыре слишком страшных их, ей пришлось пережить.
Мороз под тридцать градусов, уже давно выпал снег, который никто не убирает, и все ходят по протоптанным тропинкам. В полутемной булочной , где об электричестве давным-давно уже забыли, стоят всего несколько женщин, а не громадная очередь, как обычно. Оказывается, что хлеба сегодня не будет, комбинат бомбят.
- С чем же мы будем пить кипяток, который мама уже приготовила? Конец месяца, наши карточки уже отоварены, остался только один талон на двести граммов крупы. Беру дома карточку, покупаю ячневую крупу, она больше похожа на пыль, а может это и есть пыль, но этим пакетиком наша семья будет питаться еще очень долго. Светло. Уже повезли на санках покойников, завернутых в простыни и привязанных к санкам веревками, они плоские и прямые, как доски. Никто не плачет и не разговаривает.
Анастасия Далматова
