Что мы знаем о людях, когда они находятся за пределами своей работы? Как они живут, о чём думают, чем дышат? Особенно, о людях которые утратили своё социальное положение и стали праздными выпивохами и уличными попрошайками? Или и того хуже - переоделись в рясу и присвоили себе звание духовных лиц. Здесь представлены три сюжета из жизни таких людей. Я совершила небольшое путешествие из дома до квартиры своего старого знакомца - теперешнего богослова и теолога, в прошлом - звонаря, уличного проповедника и балагура. По пути мне нужно было заглянуть ещё в два места...
На Среднем проспекте Васильевского острова в одном из отделений "Сбербанка" двое заядлых выпивох открыли дискуссионный клуб местного разлива. Притом разливались там дешёвый алкоголь и сладкие речи. Никто из банковской клиентуры не решался к ним приблизится, словно пропойцы очертили вокруг себя круг от окружающего мракобесия, из мела и стойкого запаха перегара. Маргинальчики о чём-то спорили, но прохожие явно не желали вникать в суть диалога между двумя образцами "высокого качества". Абсолютно зря, между прочим. Мне удалось незаметно заземлиться за спинами говоривших, что оказалось баснословной удачей. Диалог следующего содержания:
-Дим, ты гора, а не человек. Но ты ж должен понимать, что я тоже птица высокого полёта и со всякой рванью не вожусь.
Выпьем, а? Нас природа облагодетельствовала: мы - мужики. А мужикам нужно время от времени изливать самих себя. И в себя...того...изливать. Ну, ещё, что ли по сто?
-Баа! Сём, ты глянь на ту мадам... Эк расфуфырилась, чита грешная! Отец, царство ему небесное, всегда говорил: "За редкими растениями нужен особый уход". Да, батя тот ещё бы колдун. Давай за отца, Семён? Обожди ты, дурень, не чокаясь!
- Миль пардон, уважаемый. Разреши откланяться : мне отлить, сейчас вернусь.
Семён вываливается на улицу, Димон тяжело вздыхает, закидывается аперитивчиком и выдаёт :
- Чума болотная. Как много на свете паразитов!
Оставшийся забулдыга сидел и молча разглядывал прохожих. Через пять минут Семён приземлил своё тело на прежнее место. Разговор продолжился с новым воодушевлением:
-Дим, я ревностный почитатель.
-Спиртного?
-Женщин! А вот чего не люблю, так это буржуазность. Этот ихний эст***шмент. Понимаешь?
- Я-то это лучше тебя понимаю. Видишь того, в куртке? Пузо себе отожрал. Гусем ходит, их благородие. Важности, как у китайского мандарина. А ты знаешь ему цену? Я тебе так доложу: никто он. Мелюзга хамская. Оплёвок. Суррогат поганых буржуа. Он же Пушкина от дырки в стене не отличит. А где наша русская духовная зрячесть, где она?
- Старый пёс, это ты верно загнул. Их власти одобряют... А нас они...удобряют! Во как! А это так же верно, как и то, что я сейчас возмутительно пьян.
Я с завистью смотрела на людей, которые стопроцентно знали на чём свет стоит и как Земля крутится. А представление продолжало разворачиваться: "ревностные почитатели" достали бутылку "Фанты" и две стопки. Семён всё красиво оформил, разлил:
- Ну, буде священна чаша сия! Как там? Во: однажды, в студёную зимнюю пору... Кстати, чьи стихи-то?
После этой реплики философы в хмельном торжестве долго спорили, чьему перу принадлежат вышеупомянутые строки: Пушкину, который наше всё, или Некрасову, который тоже наше, но далеко ещё не всё...
В очереди за жетоном в метро нарисовался другой персонаж. Не менее заурядный. Он тоже был хорош, но в своём деле: выпрашивал у прохожих мелочь на кусок хлеба и ещё что-нибудь, более жизнеутверждающее и алкогольное. Передо мной, у самого окна кассы, покупал жетоны мужчина очень респектабельного вида: в солидном костюме и с портфельчиком. Портфельчик, конечно, сейчас у каждого водится, но сразу было видно, что парень он не простецкий. Он с подозрением и явной неприязнью поглядел на попрошайку и буркнул что-то про "всякую рвань". Потом картинно закурил, кассирша отсчитывала ему положенные четыре жетона. Оказалось, недобор: обсчитался малый. Кассирша так и заявила, что должен он ещё 3 рубля. Мужчина лихорадочно начал шарить по карманам в поисках мелочи. Таковой, увы, не обнаружилось. Он-то мужик масштабный, мелочиться не привык. Тогда "рвань" протянула на грязной ладони горстку монет: мол, бери, мужик, с меня не убудет. Секундное колебание и театральная поза. Итог: деньги приняты, счета уплочены. Мужчина, раскрасневшись, отвернулся от попрошайки, пробубнил нечто похожее на "спасибо" и был таков. Я тогда отдала ободранному пареньку полтиник. За себя и за того солидного мужика. С процентами.
Конечной остановкой были богословские апартаменты. Застала я своего духовника в алкогольном ударе и в праздном настроении. Шесть банок пива на столе и две девушки на кухне. А как же Великий пост, Отец? Зачем эти пьяные дебоши?
А вышло всё, как в том избитом анекдоте:
- Святой отец, а можно мне женщину в пост?
- Можно, сын мой, только не жирную.
Эта божественная личность уже съездила в церковь к своему духовному покровителю - Отцу Иоанну. Как мне, мол, жить? Как душу и тело ограничивать? Ведь воздержание - великий грех, Отец, вы сами знаете. И почему Вы разврат непотребством называете? Ведь это есть самая настоящая потреба.
Покровитель благословения на кутёж не дал, но велел моему богослову через неделю приходить на исповедь. Главное ведь - своевременное покаяние. Так вот и выходит: ты знатно нашкодил, проштрафился, понурил голову перед Батюшкой и вот оно - Всепрощение. И ты первую минуту после исповеди чист, как невинное дитя, вылитый паинька из церковного хора.
Духовный статус у богослова уже не отожмёшь, а вот духовное внутренне содержание... Если оно, конечно, вообще имеется в наличии. А, между делом, в наличии у него много чего имеется : и перстни золотые, и белая ряса с золотой каймой, и коллекция табачных трубок. Золотой крест - на грудь, пятак пока не на глаз, но в карман. А откуда у него в квартире взялся гипсовый бюст Аристотеля с нахлобученной на него фуражкой чешского полицейского, для меня до сих пор загадка. Особенно порадовал прошлогодний случай с машиной. Новое средство передвижения представляло собой скромную иномарку. Он тогда прикатил её к тому же Отцу Иоанну : освятите, Батюшка. И Батюшка освятил, чтобы в пути ничего худого не случилось. Сергуха как раз тогда собирался по Европе покататься. И до самого Ватикана. Поехал искать идею, некую мысль, которая смогла бы заключить в себе всю житейскую и божественную мудрость и стать неким ключом, открывающим все двери. Помнится, мысль он не нашёл, а вот девушку Алю домой привёз.
Не стала я долго засиживаться. Только щелбан отвесила богослову. А вдруг прикоснусь я к святому лбу, и на меня благодать перекинется?
Сергуха задарил на прощание кольцо с фениксами, символизирующими духовное возрождение и Ветхий и Новый Завет. Перекрестил, поцеловал три раза с излишней пылкостью:
- Ну, ни пуха, тебе, ни пера, дочь моя.
- К чёрту, Отец!
