2007. Знойный полдень навис над Петербургскими бараками громоздкой бетонной плитой. Казалось, никто не рискнет в такую жару высунуть нос из своего каменного убежища. Но меня не пугает палящее июльское солнце, наоборот, придает особого драйва. Вдруг из-под ролика неожиданно вылетает искра, нога подкашивается, и я уже кубарем качусь по раскаленному тротуару, собирая подбородком колдобины. Сознание на долю секунды погружается во мрак и постепенно начинает возвращаться. Глаза ослепляет всепоглощающий свет, в глубине которого мерцает черная точка. Я фокусирую взгляд на темном пятне и передо мной предстает неуклюжий толстый мальчик лет десяти в обвисших серых трениках и мятой футболке. «–Че, помощь не нужна?», спрашивает он, протягивая мне руку. «Меня, кстати, Ярик зовут. А тебя?» «-А меня Варя.».
Стряхивая с разбитых коленок песок, я не знала, что нелепый случай обернется вечерами в футбол за школой, брасом наперегонки через озеро и дробью ног по гаражам. Эта дружба ударила меня той стороной жизни, о которой я знала, но которую мне только предстояло осознать.
2009. Продрогшая чуть больше, чем насквозь, я проскальзываю в узкую кухню с облепленными жиром обоями. По помосту подоконника чеканит равнодушный октябрьский дождь. « - Заходи, скоро будет твой приятель. Да ты совсем мокрая! Ничего, у нас не болеют. Что значит "не пьешь"? Сегодня праздник! Эй, мелкий! Тащи водку! Сейчас согреешься, детка!» – Я с ужасом смотрю на жидкость, плещущуюся о мутные грани стекла. Ребёнок, протянув руку, чуть подается вперед, но теряет равновесие на катке из застывшего масла и кафеля. По полу беспомощно разбегаются осколки, освобождая меня от неожиданного гостеприимства. «-Задушу! Иди сюда, маленькая тварь, тебе хана, это была последняя бутылка! Что нам теперь бухать, сволочь неблагодарная?!» – изрядно поддатая Алла орошает кухню потоками брани, топая ногами и бурно жестикулируя. В соседней комнате, исходя на хрип, визжит младенец, но его крики тонут в раскатах басов мощного музыкального центра. Провинившийся пялится в кафельный пол и упорно молчит, тем самым еще сильнее заводя разбушевавшуюся мамашу. Та явно входит в раж, и с каждым ругательством, изрыгаемым перекошенным ртом, все сильнее бесчинствует. Наконец, захлебнувшись яростью, она фурией подлетает к столу, хватает дырявое полотенце и что есть мочи принимается хлестать мальчугана. Он уворачивается, но его снова и снова настигают сырые хлопчатобумажные подачи. Я ошарашенно ищу глазами поддержки, но засидевшийся гость лишь пьяно качается на косой табуретке. Неожиданно в прихожей щелкает замок, и в проеме возникает Ярик. Мгновенно оценив происходящее, он с разбегу бросается на свирепствующую Аллу и сбивает её с ног. Спасенный злобно шипит «Да пошла ты!» , всхлипывая, ныряет в куртку, и выскакивает из квартиры, на прощание всколыхнув стены мощным дверным хлопком. Подскочив, разъяренная Алла устремляется к неожиданному противнику, с остервенением хватает его за взъерошенную макушку и, словно опытная баскетболистка, вырвавшая у соперника долгожданный мяч, лихо вгоняет детскую голову прямо в раздробленный кафель. Поверженный обхватывает затылок, сворачивается калачиком и скулит. Я в панике лечу в сторону ближайшего отделения. Разыгравшаяся драма удар за ударом растворяется в бездне динамиков ревущей магнитолы.
Обежала все подъезды, на нашем чердаке его тоже нет, пустые площадки канули в сумрак… Крыша, точно, как я могла забыть!
И до сих пор в голове блуждают отзвуки всхлипов дрожащего пьяного мальчика с перебинтованным черепом, в свои двенадцать с полнотой ощутившего терпко-солёный вкус боли, стекающей вдоль исцарапанных щек. «– Я хочу сдохнуть, Варя. Я жить не хочу. » А я все крепче прижимаю к плечу лохматую голову местного забияки, грозы облезлых хрущевских дворов. Из-под платка, небрежно повязанного вокруг левого запястья, выступают мокрые багровые пятна, пропитывая её горячей пульсирующей жизнью. « - Мне некуда отсюда бежать,… Мне нету отсюда дороги…».
2011. Стужа сковала здесь время и погрузила город в летаргический сумрак. Тусклые фары микроавтобуса пронизывают морозную ночь светло-желтыми лезвиями. У входа толпится полусонный народ, гид лениво тасует алые корочки загранпаспортов. На затянутом наледью лобовом стекле проглядывает табличка «Санкт-Петербург – Хельсинки». Я неуверенно вступаю на подножку, стягиваю с плеча громоздкий рюкзак, толчком вгоняю его в пролет над сиденьем и упираюсь лбом в холодную призму окна.
Я не верила, что этому суждено произойти, даже когда в тот вечер помогала ему утрамбовывать в рваную спортивную сумку старые перчатки для бокса. Сложно понять, как его старой бабушке удалось отобрать трех братьев у спившейся матери, оформить опекунство и выбить им, как этническим финнам, вид на жительство и трехкомнатную квартиру в столице Финляндии. Сегодня год и два месяца, как они вчетвером прыгнули в громоздкую «Ниву» и медленно скрылись за линией горизонта.
Знаешь, что меня больше всего в финнах бесит? – Ярик яростно вдыхает порцию дыма и выстреливает окурком в плюшево - белый сугроб. – Жуткие крысы, все до одного. Сдать кого-нибудь – дело святое, как при встрече руку пожать. Во всю рожу скалятся, а чуть за порог- и с головы до ног тебя поливают. Такая у них, тварей, политика… –Вздохнув, он продолжает. –– Вот почему меня в этот питомник сунули? Ну въехал я этому черному бесу в челюсть, чтоб поровнее базарил, а он сразу стучать полетел. Сказали типа пару недель тут поживу, пока с мусорами увяжут. Четвертый месяц пошел. А бабка- что она сделает, ей семьдесят три в феврале, а на ее шее еще двое молокососов. ... – Ярик отчаянно сплевывает на промозглый заиндевевший асфальт. «Тоска раздирает. Свалил бы на родину хоть ненадолго, но поздно, в мае четырнадцать стукнуло. Райотдел на меня третий год зубы точит». Вдаль ускользают фигурки уютно-игрушечных домиков, укутанные мягкой снежной вуалью. «– Тухлятина, скука, все равнодушные и спокойные! Пожрали, поработали, выспались- в чем смысл? Второй год в седьмом классе мотаю, типа язык я не знаю, поль-ль-но мне стал-л-са их стрем-мный я-сыык! – Он, кривляясь, пародирует финскую речь, монотонно растягивая гласные. - Круглые сутки за бабкой шпионят! Выжидают, стервятники, любого косяка, чтобы младших забрать», - возмущается он, с досадой пиная закатившуюся под кроссовок ледышку.
За поворотом мы упираемся в трёхэтажную избу- переростка, всходим по ступеням и оказываемся в просторном гардеробе, заполненном слепящим сиянием полудня. Мимо проплывают умиротворенные лица школьников. Облокотившись на стерильно-белую стену, у входа покачивается ухоженный белокурый тип. Завидев нас, он толкает своего товарища в бок и нарочито громко шепчет «Веньяха, рус». Тот поднимает глаза и исподлобья пронзает нас ненавидяще-испуганным взглядом. – «Пойдем. Падлы голимые»,- презрительно бросает Ярик. «-Ничего, привыкнешь как-нибудь, - пытаюсь я сгладить возникшую неловкость,- мне пора уезжать».
2013. Весеннее солнце разбивается о гладь бурых луж и рассыпается миллиардами солнечных зайчиков. На усыпанных почками ветках колышутся и с каждым новым дуновением обрушиваются на крыльцо невесомые хрустальные капли. Мы сидим на влажных ступенях и бездумно пялимся вдаль. «Ну что, и снова здравствуйте!» - смеюсь я и приглашающее протягиваю картонную пачку. «– За полтора года пока ни одной»- вежливо отклоняет её юноша. «- Ха, ты всё держишься!» В ответ он ухмыляется и с хрустом откусывает от батончика «Тоблерон». « -На родину хочешь?»- я решаюсь нарушить молчание. Он отрицательно мотает головой. «-У вас справедливости нету. Вот ты пашешь, гробишь себя, из последних сил спину гнешь, а когда ломаешься, тебя добивают, и ты уже никому не нужен. И ты- ничто . Катись тогда подыхать.» Я печально усмехнулась. «Знаешь, - продолжил он, -Лет пять назад, когда мы жили еще на Суворовском, бабушка полезла форточку закрывать. Сама она не могла дотянуться, ну и решила прикрыть её палкой. Палка выскользнула из рук и вылетела на улицу» «- И че?» «И ничего, - бросил он, отхватив еще кусок «Тоблерона». «- Под окном бэха икс пятая, капот, как водится, в мясо. Скрежет звонка, господа полицейские, наручники, и в обезьянник. Она орала, что узник концлагеря, когда её втаптывали в бетон, что трое детей и десятки лет голода, а ей в ответ свирепая морда, плюясь, рычала «С вас сто сорок тысяч». Его уволили, конечно, потом. Но у нас в Финляндии никто не боится полиции. Она здесь для людей, а не от них. Вот в чем разница, понимаешь. У вас там всё «от». У нас здесь всё «для». Я вздохнула. «По улице скучаешь?». «Скучал. И подумал – что нас там ждет? Пьяная матушка, водка и наркота? Детдом или первый срок?» Наклонившись к луже, Ярик пристально всматривается в мутное отражение. « - Прохор пошел в первый класс, копия меня, все путают на фотографиях. Веня в футбол за сборную школы гоняет. «А бабушка?» - поинтересовалась я. «Лучше всех. Купила вчера в дом широченную плазму. По уши в нас, как всегда.»
Ярик откусывает еще немного батончика и умиротворенно вздыхает. – Воздух хороший такой… Ну пора уже, через десять минут начнется. Иди.
Я обхожу массивное овальное здание и ныряю в забитый телами главный вход. Перепонки раздирает рев трибун, витражная крыша трепещет, содрогаясь от грохота тысячеватных колонок. Кружатся в вальсе пятна прожекторов, стробоскоп, судорожно мигая, озаряет бурлящий хаос. Внезапно музыка прерывается и перед залом предстает рефери, глянцево - лысый, как стеклянный купол стадиона, и, перекрикивая царящий гул , чеканит в микрофон по-английски: «Ярослав Юнолайнен, шестнадцать лет, Хельсинки, средняя категория». Навстречу кипящей толпе уверенно шагает высокий крепкий парень. Ненадолго остановившись, он небрежно отбрасывает бордовый халат, взбирается на ринг, и, вскинув голову, бросает вызов каждому из тысячи лиц.
В Петербурге выдался суровый март. По гололёду, отчаянно пыхтя и сверкая сквозь дыры в кроссовках голыми пятками, Алла куда-то тащит чугунную ванну. В этом нелегком деле ей помогает очередной гость, засидевшийся на её вечном празднике жизни. Я провожаю взглядом сгорбленные фигуры. Жаль, что далеко не в каждой пропитанной спиртом семье найдется человек, способный вырвать детей из зеленого омута и утащить их от падших родителей, пусть и не на край света, а хотя бы на соседнюю улицу.
СПРАВКА
По последним данным Роспотребнадзора, количество алкоголиков в России уже превысило отметку в 5 000 000 человек. Также в среднем, юные жители Российской Федерации пробуют спиртные напитки в 13 лет. При этом около трети парней и пятая часть девушек старше такого возраста употребляют спиртное ежедневно.
Около 700 000 детей-сирот зарегистрировано в России (2012 г.) 80% из них социальные сироты (при живых родителях). По данным прокуратур некоторых областей, детей среди выпускников сиротских учреждений, которые не спились и не попали в тюрьму в течении пяти лет после выпуска из детского дома, в среднем, не больше 10%. Остальные 90% распределяются примерно так: 40% спиваются, 40% попадают в места лишения свободы и 10% - суицид или криминальная смерть. По статистике, основная масса этих людей воспроизводит себе подобных, происходит дальнейшая люмпенизация этой части населения.
