Кто, как и для кого делает театр в эпоху постмодерна.
***
Справка: Иван Николаев – театральный актёр, в 2007 году закончил СПбГАТИ на курсе Льва Додина. Играл в МДТ (Театр Европы), затем ушёл оттуда и участвовал в создании театра «Post» его однокурсником Дмитрием Волкостреловым.Название нового театра восходит к идеям постмодернизма. Дмитрий Волкострелов: «Если Бодрийяр ещё рефлексировал хотя бы потому, что всё уже случилось, то для нас это уже данность. Нас ничем не удивить. Ссылка на новость не предполагает перехода на страницу с новостью, потому что беглого взгляда на ссылку достаточно, чтобы всё понять и про новость и про всё остальное. И вот это всё и есть post».
***
«Ужасный спектакль!!! Еле отсидели эти злосчастные полтора часа... зря потраченное время и деньги», – гласит отзыв о спектакле «Злая девушка» со страницы театра «Роst» в контакте. Актёр Иван Николаев играет там простого парня Диму. В середине спектакля он несколько минут просто стоит на сцене в одних трусах и изображает плавание. На этом моменте моя подруга уснула, положив голову на рюкзак.
Иван сидит напротив меня, бородат и добродушен, и пытается что-то вспомнить. Рассеянно молчит, но так, будто разговор продолжается, и если я что-то скажу – перебью. Полчаса назад, когда я привычным галопом вбежала в кафе, Иван уже сидел за столиком и что-то читал. «Эй, ты не будешь кофе заказывать? Тогда мой попей, а то я как придурок буду». В первые минуты разговора мы обнаружили наличие общих знакомых и то, что Иван когда-то давно ходил на подготовительные курсы журфака, где я сейчас учусь.
– Значит, ты не с детства хотел быть актёром?
– Не-а. Это случайность. Я всё время хотел ничего не делать, хотел лежать. А на сцене мне понравилось ещё в школе, когда мы там какую-то ерунду ставили. Мне отец, он тоже актёр, говорил, что если уж так хочется в театр, надо сначала получить нормальную профессию, и потом уже играть. Но в этот момент Додин как раз набирал курс, и я решил попробовать поступить.
– А почему ты ушёл из МДТ, это же перспективно и вообще…
– Можно долго рассказывать, почему. В театре же денег не заработаешь. Но может как-то можно, но думать об этом точно не стоит. А если делаешь это не ради денег, то тебе должно это нравиться. Вообще, там мне нравилось, там реально ходишь на работу, постоянно занят. Жизни никакой не видишь. Мы жили вместе, то есть, вместе сутки напролёт, это тюрьма, добровольная, конечно. Не видишь же вообще белого света, никаких девушек, никаких отношений. Получается, превращаешься из человека в психотип «артист». Дальше, по сути, ты можешь играть только артиста.
Вроде бы я шёл заниматься тем, чем хочу заниматься, а всякий интерес к этому потерял. Это было ужасно. Когда я уже заканчивал, точно знал, чем не хочу заниматься. То есть, я оттуда свалил не потому, что что-то другое возникло, просто понял, что конкретно мне НЕ нужно.
– Для тебя это было очень тяжёлое решение, наверное.
– Не, оно было не тяжёлое, его другого не могло быть. Последние три года в академии я не учился, просто доучивался. Потому что было какое-то «как же это, без диплома, без образования». А диплом этот я никому и не показал до сих пор ни разу. Тяжело было, когда я уже ушёл из того театра, а нового вообще не знал, что делать. Вроде что-то надо делать, вроде надо делать какие-то спектакли, типа в чём-то участвовать, а интереса нет.
– Ты работал где-то?
– Ну да, пошёл сторожем работать, вахтёром. Вахтёром работал сутки через трое, то есть, сидишь в этой будке и пишешь, какая машина приехала, какая уехала. Думал вот, буду сидеть, ни фига не делать, буду читать. Неделю посидел, почитал. Грустно, в общем, всё это было. Я так загонялся тогда, прямо умереть хотелось. Я бухал, спал на какой-то скамейке, думал, как я до такого дошёл. Потом на стройке работал. А потом мы поехали в Москву с Алёной Старостиной (она тоже в «Post» играет). И Дима Волкострелов тогда там был. Мы снимали все вместе квартиру, я на машине возил людей, халтурил. Мы очень много фильмов смотрели, потом начали ходить на читки пьес и что-то ставить.
Я слушаю и вспоминаю режиссёра Андрея Звягинцева. Когда-то меня поразил его рассказ в одном из интервью о том, как целых десять лет до того, как начать что-то снимать, он работал дворником и постоянно ходил на бесплатные кинопоказы. И за эти десять лет, он не забыл о том, что он не дворник, а режиссёр.
– Ты на что-то надеялся? Были какие-то планы, которые помогли пережить это время?
– Нихера не было. Потом, правда, с однокурсниками сделал спектакль. Он назывался «Мой друг Гитлер» и один мой знакомый, Семён, его замутил, где-то нашёл денег, каких-то спонсоров. И сделали его в еврейском театре. Сделали прямо там в фойе. Растянули сва-стику на всё это фойе.
– Это радикальное было решение.
– Да… Я потом и оттуда ушёл, потому что точно знал только то, чего я не хочу, а чего хочу, не знал. Потом со временем начал понимать, что мне нравится ставить новые, интересные тексты. Не музейные экспонаты, а что-то действительно новое.
– В чём отличие этого нового, такого как «Post», от академического театра?
– Академического – какого?
– Скажем, такого театра, где ставят Чехова, Гоголя, Шекспира. Понимаешь, когда я маме своей говорю, что иду в театр, она отвечает: «Как, прямо в свитере и джинсах?! Без причёски?!» Я ей пытаюсь объяснить, что в этом театре зрители сидят на полу друг на друге и актёры об них спотыкаются, а она, видимо, представляет себе лепнину с позолотой. Но это отличия формы, а содержания?
– Ну, такой академический театр – это как музей, Эрмитаж. Эрмитаж – это же не-плохо, но цель другая. После академии, особенно если хорошо учился, уже имеешь чёткие взгляды на то, как всё должно выглядеть. И не факт, что это твои взгляды – пять лет тебе мастер говорил, где добавить напряжения, где надо из зрителя вытянуть какие-то эмоции. Я этого вообще не люблю, и в наших спектаклях нет таких мест, где зритель заплакал бы или засмеялся. Может, поэтому многим не нравится. Даже если после академии придётся играть в современной пьесе, то либо ничего в ней не увидишь, либо переделаешь полностью, чтобы было так, как научили. А если о репертуаре говорить… Чехов – это же безумно сложно, если не какую-нибудь хрень «по мотивам» ставить. Актёру сложно произносить текст из другой эпохи, причём ещё и естественно это делать, режиссёру сложно понять, что автор хотел тогда и там передать людям. Он же писал не для того, чтобы остаться в веках.
– Чтобы сказать что-то своему времени…
– Вот именно, своему. И мы говорим со своим временем.
«Он, наверное, очень странный», – думала я перед тем, как встретиться с Николаевым, – «надо же, ушёл из МДТ, от Додина, который одним из первых вспоминается при словах «Петербургский театр». И всё для того, чтобы играть три спектакля в месяц в юном, хотя и ставшем уже лауреатом пятого и десятого театре «Post». Но при встрече я услышала от Ивана то, что уже не раз и не два говорили многие мои сверстники: «учился, особо не рассуждая, зачем, с горем пополам закончил универ (или не закончил), не знал, чего хочу, работал грузчиком и сторожем, мерчендайзером-супервайзером». История Ивана – это история, конечно, творчества и труда, но ещё это история удачи. Потому что всё-таки нашлось, что строить и на каком фундаменте это строить.
– В «Злой девушке» речь идёт ведь о том, как живут люди лет 20 – 30, молодёжь. И почему-то никто из них, кроме самой злой девушки, не работает. Это очень бросается в глаза.
– Ну, если сказать, что они ленивые, то и я такой же как они, ленивый. Денег-то заработать как-нибудь можно, не помрут. Им же не нужно кормить семью из пятерых детей, поэтому они не ходят на работу каждый день. А в свободное время они не просто тухнут, они Годара смотрят.
«Злую девушку» просто зря поставили именно в ТЮЗе, потому что туда ходят зрители ТЮЗа. И естественно, количество народа, которым этот спектакль не нравится, запредельно. Точно больше половины зала. Но я недавно читал интервью с тем же Годаром, девяностого года. И он говорит, что очень любит полупустые залы, ему нравится, что на его фильмах почти всегда сидит только несколько человек. Вот мне тоже такое нравится. Правда, Годар тогда уже мог себе позволить так говорить…
– Ты хочешь прославиться?
– Не-а. – Хитро как-то говорит Иван. – Было бы интересно увидеть, как это я вот такой известный буду, денег заработаю… Но делать что-то ради этого – не-а.
Речь Ивана очень напоминает монолог, написанный Павлом Пряжко, автором «Злой девушки» и «Хозяина кофейни», – море инверсии, иногда вдруг появляются резкие слова на общем задумчивом фоне. Вначале мне показалось это странным, потом – что все люди так говорят и это очень точно подмечено, сейчас – не знаю.
«Хозяин кофейни» – моноспектакль, в котором трудно понять: это всё ещё текст, написанный драматургом, или актёр уже просто так рассуждает. И понять это трудно не только мне: «На этом спектакле однажды женщина вопросы начала задавать, – говорит Иван, – на том моменте, где я говорю «Спасибо» Вырыпаеву. «Я так и не поняла, за что ты это его благодаришь, можно с начала?». Я тогда долго думал, что делать и как ответить, ничего не сказал. Но если бы опять такое произошло, я бы опять не знал, как правильно поступить в таком случае».
Хозяин кофейни – это хозяин жизни на самом деле. Там речь о том, что умного человека на улице не встретишь, потому что он богатый и не ходит по улицам. Он имеет свой бизнес и постоянно его расширяет. А остальные все – инфантильные. Когда спектакль закончился, Волкострелов с Николаевым отвечали на вопросы зрителей. Я тогда спросила, а должен ли этот умный человек быть счастливым. Они долго курили, улыбались и приговаривали: «хороший вопрос», а потом сказали, что лучше спросить у автора пьесы.
Марина ВАСИЛЬЕВА
фото: Николай Грубин
