Андрея Чапаева частенько спрашивают о родстве с известным однофамильцем. Но с Василием Ивановичем у двадцатишестилетнего Андрея из Петербурга нет ничего общего, кроме фамилии. Ни темных усов, ни горящего взгляда героя… В его облике все светлое и спокойное. Густые волосы до плеч медовые, как у скандинавского рыцаря, мягкий голос, добрый взгляд. А большую часть своего времени он проводит среди тех, в чьей жизни давно нет места ни свету, ни спокойствию. Среди нищих, спившихся, покалеченных и потерявших надежду.
БОСС НОЧНОГО АВТОБУСА
Впервые я встретилась в Андреем минувшей зимой, которая стала в Петербурге притчей во языцех. Жители жаловались на «сосули», на перебои с отоплением, стояли на митингах, гневно писали в Интернет о том, что до смерти надоел беспредел коммунальных служб. Андрей на митинги не ходил. Он был занят. Каждый вечер помогал выживать тем, кто в прямом смысле слова умирал от мороза и снега.
Пять раз в неделю с восьми вечера до двенадцати ночи по Петербургу ездит миниавтобус. Останавливается в самых злачных местах, и к нему подтягиваются со всех сторон, словно призраки, бездомные люди. У автобуса всех ждет горячий ужин (первое, второе и чай с конфеткой), частенько - помощь социального работника, и почти всегда – необходимые вещи. Одежда, медикаменты… Андрей Чапаев – «босс автобуса», как он сам себя называет. Вот уже четыре года он курирует этот проект.
На вторую нашу встречу я отправляюсь в штаб-квартиру организации помощи бездомным «Ночлежка» - инициатора «ночного автобуса». В старом здании недалеко от Лиговского проспекта одновременно находится и центр дневного пребывания для тех, кому некуда пойти, и офис работников. На улице у стены топчется человек десять бродяг. Они все, словно одно большое существо с десятью разными лицами. Существо грязное, больное и явно страдающее от самого себя. Стоптанные кроссовки, облезлые куртки, из которых торчат в разные стороны ошметки ткани, старые пальто… Здесь их территория, и я чувствую себя, как колибри в вороньей стае. Это здание с тускло-желтыми стенами, пожалуй, единственное место в городе, которое они могут назвать домом. На двери напечатанное большим шрифтом предупреждение: «Вход строго трезвым!».
- Поднимайся на самый верх, на четвертый этаж… - говорит мне в телефонную трубку бодрый голос Андрея Чапаева.
Проскакиваю три этажа, задержав дыхание, со скоростью хорошего лифта. Табачного дыма на лестничных пролетах столько, что в воздухе не то, что топор, трактор вешать можно. Как картинки болезненного сна, пролетают мимо меня серые лица здешних постояльцев. На лестнице первого пролета курят и матерятся двое мужчин. На втором рядом проносится огромного роста лохматая рыжая женщина, пахнущая рыбой и табаком. Влетаю на последний этаж, открываю дверь коридора и сразу, словно из темных глубин подземелья, попадаю на светлую опушку. Это – офис. Просторная светлая комната под самой крышей Здесь не курят, не ругаются матом и не пахнут рыбой…
- Проходи, проходи… Присаживайся. У нас тут, правда, небольшая катастрофа.
Андрей встречает меня по-дружески. Так, словно мы расстались с ним часа два назад. Параллельно он безрезультатно пытается стереть со стола последствия внезапной поломки электрического чайника. На стене справа нарисовано улыбчивое солнце, слева – не менее веселый месяц. Как в старых иллюстрациях к русским народным сказкам. Здесь, в офисе, совершенно другой мир, не похожий на тот, что этажами ниже. Здесь еще есть место для сказки.
- Внизу так накурено, страх! – говорю я, вздохнув
- Да-а!.. – соглашается Андрей, орудуя тряпкой, - Ты меня, наверное, понимаешь, как некурящий некурящего. Но им же не запретишь. Только алкоголь запрещаем.
- И много ты времени здесь проводишь?
- Нет, я больше по автобусу, но все-таки и здесь дела есть. Вообще, жизнь у меня странная… С одной стороны, никакого графика, а с другой – даже среди ночи могут возникнуть дела. То автобус сломался, то здесь срочно помощь нужна. Поэтому всегда приходится быть в рабочей готовности.
ТЕМА, КОТОРУЮ НИКТО НЕ БРАЛ
Звонит телефон. Андрей берет трубку.
- Алло, «Ночлежка»… Так. Какие куличи? Сколько? Четыреста? А они насколько вообще живые? Ну, хорошо…
Параллельно звонит его сотовый. Пока он разбирается с делами, я еще раз оглядываю офис. Кажется, что каждый работник принес сюда какую-то яркую безделушку. Словно чтобы создать некий мистический барьер, за который страх, грязь и горечь трех предыдущих этажей не смогут прорваться. Большое красное тряпичное сердце, огромный ярко-синий галстук с надписью «Да расслабься!», фотографии, картинки… А ровно посередине – импровизированный стенд с надписью: «Что нам нужно». Внизу зеленым фломастером выведено «300 000 рэ на новый автобус», и в скобочках шариковой ручкой - «каждому».
- Вот, с куличами замес какой-то… - обращается ко мне Андрей, закончив свои два разговора, - Звонят разные компании, которые их выпекали. У них остались целые партии с истекающим не сегодня-завтра сроком годности. Предлагают нам, чтобы мы клиентам раздали. И я вот не знаю, как быть. С одной стороны, люди вроде как доброе дело хотят сделать. А с другой - кто их знает, эти куличи?.. Вот я возьму, а люди отравятся.
Андрей никогда не называет бездомных бомжами, считает это оскорблением. Только уважительное «клиенты». Реже – «бродяги».
- Как вообще получилось, что попал сюда?
- «Ночлежка» сама меня нашла, В университете выбрал тему про бездомных для курсовой работы. Случайно так вышло, лучшие темы просто-напросто расхватали. С этого все и началось. Видимо, кому-то там наверху было необходимо, чтобы я здесь оказался. И теперь мне отсюда просто не уйти. Потому что эта работы стала моим детищем, если можно так выразиться. Конечно, она сложная. Начиная уже с того, что вот это самое здание, которое нам выделила администрация, просто непригодно для жилья. Здесь все течет и трескается, грибок со стен вывести невозможно. А о материальной выгоде я вообще молчу. Но бросить не могу. Потому что у нас страна такая, что каждый – я, ты, богатый человек, бедный, - может попасть в ситуацию, когда не будет ни крыши над головой, ни документов. Система превращения человека в бездомного работает в России на «отлично». А вот системы возвращения такого человека обратно в общество просто нет. И помочь ему могут только те, кому не все равно.
- Ты общаешься с бродягами почти каждый день. И очень близко. Обычный человек все-таки их сторонится…
- И это вполне объяснимо и простительно! Первая реакция на них – недоверие, страх. Но ведь и они тоже люди. Однажды в рейде с автобусом я встретил человека, на которого сразу обратил внимание. Внешне он ничем от других клиентов не отличался, та же ободранная одежда, грязь на лице и волосах. Но вот говорил он с заметным акцентом. Оказалось, что немец. Приехал работать по контракту, но попал в какую-то уличную потасовку. Документы потеряны, регистрации нет, денег нет. Написать своим родным и попросить у них помощи гордость ему не позволяла. Думал, что сам справится. Три года провел на улице. В итоге мы после долгой бумажной волокиты отправили-таки его домой. Он мне писал потом, благодарил…
- А как твои близкие, друзья относятся к тому, что ты всем этим занимаешься? Никто не против?
- Многие не одобряют. У меня сейчас есть друзья, которые на полном серьезе думают: «Чего с бездомными носиться? Добить их и все тут!». Конечно, таких немного. Они не понимают, зачем я все это делаю. Но это старые друзья, еще с детства. Так что приходится мириться с их точкой зрения. Зато здесь, в «Ночлежке», у меня появились новые знакомые, которые разделяют мои взгляды. И студенты волонтеры, и люди постарше. Я, честно признаться, думаю, что именно эти ребята через пятнадцать-двадцать лет смогут изменить страну в лучшую сторону.
- А много в России людей, которым все равно?
Андрей задумывается, откидывается на спинку стула…
- Мы вот ездили недавно с друзьями за город, отдыхать. Триста километров от Питера. И пришлось как-то пообщаться там с местными жителями нашего возраста… - Андрей резко замолкает, словно обрывает сам себя, слегка волнуясь, проводит рукой по волосам, - Нет, не буду ничего говорить. Не хочу никаких ярлыков навешивать на этих людей. Все ведь зависит только от окружения человека. От того, как его воспитали. Можно жить в самом центре Петербурга, культурной столицы, и быть настоящим ***ом и маргиналом! – он снова резко замолкает, словно не желая обидеть какого-то несуществующего собеседника, а потом продолжает уже спокойнее, - Я просто не общаюсь с такими людьми, у них своя жизнь.
- А как насчет общения с профессиональными коллегами? Пересекаешься на каких-нибудь конференциях, мероприятиях?
- Раньше было. На форумы разные ездил. Но я там всегда так странно себя чувствовал… Например, говорим о привлечении волонтеров в дело помощи бездомным. Ну, я начинаю рассказывать про милосердие, про то, что каждому человеку необходимо что-то отдавать миру. А многие смотрят на меня и ничего не понимают, потому что сами привлекают ребят разными ценными подарками или там стажировками по специальности «социальный работник»… Сейчас никуда не езжу, просто занимаюсь своим делом.
ТЕРПИ, ДУША
- А все-таки насколько опасна твоя работа? Бывали стычки? Ведь люди среди бездомных и неадекватные попадаются.
- Это, кстати, наших спонсоров иногда пугает. Одна сеть отелей однажды решила кормить бродяг возле этого здания, во дворе. Приезжали несколько раз, раздавали суп. А потом как-то у них случился конфликт с одним из клиентов, они испугались, все побросали и уехали. Я им потом звонил, объяснял, что эти люди совершенно по-другому их помощь воспринимают. Для них чашка супа – это же не свет в конце тоннеля и не сказочное счастье! Жизнь у них легче от этой чашки не становится. Уговаривал вернуться – ни в какую. А со мной в рейдах ничего не происходило серьезного. Зимой вот с одним повздорили, вздумал к нашим девушкам волонтерам приставать. Ну, я все понимаю, мужчина, да и девушки красивые. Но я его так резко одернул. Он пообещал мне руки в трех местах переломать. И что? Недавно встретились, он ко мне подходит: «Ну ты это… Того… Помнишь, я там на тебя наезжал? Ну, ты уж извини…». Все они разные. Есть буйные и безобидные, а бывает иногда, что ходит здесь по коридорам тихенький такой старичок, а у него на совести четыре убийства.
- Пропуская через себя тяжелые или страшные судьбы людей, легко можно и перегореть. Случалось такое?
По лицу Андрея словно пробегает тень.
- Да, есть такая проблема. Знаешь, я постоянно мечусь между чистым энтузиазмом и…ну не цинизмом, скорее, хладнокровием. Постоянно спрашиваю себя: насколько это вообще правильно – все пропускать через себя? И стараюсь балансировать на этой грани, потому что без хладнокровия здесь можно с ума сойти. Был у нас один волонтер, дядечка за сорок, моряк, много чего на своем веку повидавший. Он пришел ко мне с горящими глазами – давайте мне работу! И взялся очень серьезно, везде помогал, с автобусом ездил… А спустя несколько месяцев приходит опять и говорит: все, не могу больше. Перегорел. А еще я как-то спросил одного из наших постоянных спонсоров, не хочет ли он прийти лично в ночлежку или проехаться с ночным автобусом. Он так замахал на меня руками: «Нет-нет-нет! Не надо. Боюсь, душа заболит».
- А свободное время вообще остается? На то, чтобы расслабиться, отдохнуть…
- Я больше десяти лет занимаюсь музыкой. Песни пишу, пою в группе… Так что в свободное время репетируем, - Андрей опять замолкает ненадолго, а потом продолжает с заметным волнением, - Для меня музыка – это очень важная часть жизни. Я, хотел бы связать с ней будущее, посвящать ей намного больше времени и сил. И поэтому просто разрываюсь между ней и своей деятельностью здесь. Бездомных я бросить не могу, это мое дело. Не просто так я здесь оказался. Но иногда мне начинает казаться, что я…рискую своей мечтой.
- А твоя работа в «Ночлежке» никак не находит отражение в творчестве?
- Нет. Вот в музыке я самый настоящий эгоист. Пою только о себе.
