Новый Достоевский на старой сцене
Текст: Акерке Толеген
Фото: Анастасия Шейко
С 10 сентября по 6 октября в Петербурге будет проходить Х Международный театральный фестиваль «Александринский». Мы посетили генеральную репетицию спектакля Аттилы Виднянского в рамках арт-клуба девятого сентября, до официального открытия традиционного театрального сезона.
Постановка венгерского режиссера по роману Достоевского «Преступление и наказание» оставила после себя двоякое впечатление, уж точно не приправленного равнодушием. Минималистичные декорации в белых тонах, игра света и тени, а также музыкальный фон, состоящий из какафоничного звучания скрипки, отрывков из арий Баха и оперы Гете «Фауста» от начала и до конца держали зрителей в напряжении.
«Для венгров близки те вопросы, которые в романе подняты, и те ответы, которые даны здесь очень мощно и очень однозначно; это вечные вопросы существования, предназначения человека. О свободе и о вере, то есть, об ее утрате – в первую очередь», - комментировал Виднянский свою дебютную работу на сцене Александринского. К сожалению, не очень многие оценили современную интерпретацию в труде видного режиссера из Восточной Европы: после первого акта удалилась почти половина партера, что, впрочем, стало их ошибкой – кульминация в беспощадном обличении людских пороков и борьба человеческого гения с безумием поставили смысловую точку шестичасового представления.
Для неподготовленного зрителя, несомненно, было бы трудно разобраться, что происходит под светом софитов: действия разворачивались единовременно. То Раскольников шагает к дому старухи-процентщицы, то Мармеладов буянит в трактире, а то и письма к Роде от матери зачитываются в виде монолога...
Самих героев не всегда можно было узнать по описанию Достоевского, например, Порфирий Петрович предстал в образе весьма далеком от первоисточника из-за щегольской манеры, красного головного убора, женской сигареты в мундштуке и повизгивающих ноток в голосе. Однако в следующий момент он вдруг преображался в патетично восклицающую совесть Раскольникова – в целом, именно игра Виталия Коваленко, исполнявшего роль следователя, была блестящей.
Щепотку недоумения привнесли рассуждения Лебезятникова о капитализме, женском вопросе и коммуне: во время всей игры он носился всюду с красками в ведерках, изрисовывая белые стены вопросами «Кому? Кто? Зачем? и Почему?» и кровяными кляксами. В зале раздались нервные смешки, когда он пытался доказать, что рога, наставленные мужу женой – признак любви и глубокого уважения.
Костюмы артистов соответствовали эпохе, массовка была в одежде каторжников, но головной убор того же Лебезятникова с надписью «Sport», конверсы Разумихина, девицы «отъявленного поведения» с красными надувными шарами и кроссовки Мармеладова вкупе с поношенной норковой шубой вносили лепту в общий хаос. Кстати, на сцене можно было увидеть только пять цветов: белый, черный, серый, красный и синий, а все остальное было оптической иллюзией. Об иллюзии можно повториться: сюрреалистические декорации в виде разделенных ровно посередине стульев, столов, кресел, стен и даже лошади добавляют бОльшую угрюмость.
Спектакль действительно мрачен. На пятом часу мне показалось, что я падаю в сумбурность мыслей Раскольникова, переживаю и заново познаю мир, выстрадав все его отчаяние – за это стоит благодарить Аттилу Виднянского. За поиск справедливости и веры – Федора Достоевского.
«Петербург – город полусумасшедших», так кричит Свидригайлов перед тем, как застрелиться. Он говорит еще о гениях. Как сказала одна из студенток нашего факультета, разве Петербург Достоевского светел и прекрасен? Стоит сходить в Александринский театр, чтобы прочувствовать это и, возможно, получить головную боль с последующим озарением.
