Моцарт по-турецки и немножко нервно
В фойе и на лестнице в Большом зале филармонии 5 ноября царило оживление. То тут, то там мелькали вспышки фотоаппаратов, а посетители спешили на закрытие VII Международного фестиваля камерного исполнительства «Серебряная лира». Среди гостей – довольно много иностранцев, речь которых то и дело прорывалась сквозь шум и суету перед концертом. Впрочем, и на сцене главными виновниками музыкального праздника были турки – дирижер Ибрагим Ясыджи, собравший множество призов по всему миру, и пианист и композитор Фазиль Сай, которого французская Le Figaro даже назвала гением.
Лично меня Ясыджи поразил каким-то необыкновенным чувством музыки. Казалось, что стремительные, плавные, выразительные взмахи его рук, повороты тела, головы и создавали музыку сами по себе. Он сам и был воплощением музыки. После исполнения почти каждого произведения он как родным горячо жал руки первым скрипкам, почуяв в них родственную душу.
Иногда, чтобы получить удовольствие от музыки, нужно закрыть глаза и максимально абстрагироваться от всего, что окружает (другой вопрос, что некоторые могут заподозрить такого слушателя в неуважении к артистам). Но вот молодую женщину, сидевшую рядом со мной, казалось не смущало ничто. Она будто бы погрузилась в транс и монотонно размахивала кистью руки, прикрыв глаза.
– Куда, куда?! – возмущенно воскликнула она после того, как зал несвоевременно зааплодировал, посчитав, что исполнение одного из концертов Моцарта для фортепиано с оркестром закончилось. Да, было очевидно, что она знала Моцарта куда лучше большинства сидящих в зале.
Мое наблюдение за игрой Фазиля Сая, пожалуй, подтвердило заявление упомянутого мной издания о гениальности этого пианиста. Он был совершено спокоен и уверен в себе и, видимо, в таком совершенстве знал все, что ему предстояло играть, что временами даже не смотрел на рояль. Казалось, что ему гораздо интереснее было то, что происходило за его спиной или в зале. То и дело он поворачивался лицом к скрипачам, продолжая безукоризненно играть. При этом он успевал и дирижировать одной рукой – помогая себе ли или турецкому коллеге-дирижеру, боясь, что он один с целым оркестром может и не справиться.
В те моменты, когда Сай не играл, а терпеливо ждал свою партию, его руки безвольно опускались, и сам он сидел, сгорбившись. Игра и музыка будто бы возрождали его самого и руки к жизни.
– Нашли время! – недовольно прошептала моя соседка, когда во время звучания фортепиано на тихой тональности кто-то закашлял. Видимо, этот кашель, равно как и разговоры женщин за своей спиной, она воспринимала просто как личное оскорбление. Пару раз она даже взывала к тишине этих разговорчивых женщин, но, осознав, что они безнадежно глухи не только к ее просьбам, но и к великой музыке, пересела.
А Фазиль Сай продолжал играть – самозабвенно, в постоянном взаимодействии с дирижером и музыкантами. Казалось, что даже аплодисменты он воспринимал немного отстраненно, словно знал, что заслужил их, сыграв блестяще, и спешил покинуть сцену. Дирижер же, Ирагим Ясыджи, напротив, просто сиял, по-турецки хитро прищурившись. Он купался в лучах славы и совсем не хотел быстро скрываться за кулисами.
Женщины, сидевшие позади меня, заспешили к гардеробу, громко переговариваясь. И зря. Ведь они не услышали еще одну импровизацию от маэстро.
Аспирант 2 курса ВШЖиМК СПбГУ Алена Ковалева
Фото: Мао Жуньдун, Ли Жань
