ГДЕ-ТО ТАМ ЗА ТУМАНАМИ…
Тема: Русская провинция и будущее России.
ГДЕ-ТО ТАМ ЗА ТУМАНАМИ…
Эти сизые деревья и тихие томные заводи. Едва слышный плач колёс, увязающих в глинистых, затянутых тиной колеях. Диковатые, отчужденные лица – смотрят странно: ты – чужой. Петухи кричат хрипло, тоскливо, точно зовут кого-то в предрассветной мгле. Серые калитки, животина, неприкаянная, бродит по двору, и коровы с большими, глупыми глазами смотрят на тебя, не отрываясь. Пахнет скошенной травой и близким лесом. И, кажется, что заиграют, как встарь пастухи, и будут всю ночь гореть костры и слышаться народные песни. Но тихо. Порог порос свежей травой, и лишь редкие тени виднеются в окнах. Старики да старухи. И давно никто не поёт здесь песни…
Провинция где-нибудь во Франции – это аккуратненькие, рядками, домики, несколько уютных магазинчиков – идеальный постиндустриальный мирок. Русская провинция – это старые, дореволюционные деревни, с дикими, неясными названиями, минимумом населения и безработицей. Вы скажете – да нет же: есть ведь ещё города – тоже провинциальные – но с хорошими домами, чистыми парками и горячей водой круглый год.
Несомненно, если следовать лишь толковому словарю, то эти многочисленные милые города, удалённые от центра, действительно провинция. Только ведь нельзя жить лишь по толковому словарю. Я так называемую «городскую провинцию» русской провинцией не считаю. Каждый такой город – это всё равно центр, люди там живут, словно по столичному образцу. Нет, конечно, там не московские цены, по улицам не гуляют знаменитости и нельзя сходить в Большой театр на выходных, но ведь провинция – это не только географическое положение, но и образ мыслей, состояние души. Как бы далеко не жили мы от Петербурга или Москвы мы всё равно ведём себя, так как они, думаем так, как они и падаем в пропасть отупевшего, чугунного мира вместе с ними. У нас нет ни единого духа, ни ещё сохранившихся идеалистических мечтаний, мы не знаем даже, как зовут наших соседей – мы движемся в одинаковом, оглушающем ритме огромных барабанов, не чувствуя мелодии, даже если наш город чуть меньше. Мы утратили семейственность, своеобразную сплочённость – каждый сам за себя и будем драть друг другу глотки! Русская провинция – та самая с покосившимися избами, без горячей воды и, если повезёт, с газовыми баллонами – она там, где, бессильна пища, не ловят сеть мобильные телефоны.
Дикость, скажете вы. В цивилизованном мире такого быть не должно! Как же они бедные живу там без модема – просто каменный век. Да, у них нет модема, зато есть душа. Человеческая, а не компьютерная. Которую многие люди, живущие в ногу со временем, уже утратили. Как так получилось? Не буду параноиком, заявляя о том, что телевизор сожрал наш мозг, нет, просто исчезло в нас что-то, сломалось. И внешне ничего не изменилось, а внутренне мы пусты. И может быть даже мы в этом не виноваты, но это так. А в тех глухих деревнях, где ещё есть красный угол и вместо оригинальной электронной примочки по утрам кричат петухи – там она ещё сохранилась – слабая, сильная русская душа.
Они – эти деревни – точно закупорены в безвременье, точно кто-то раз и навсегда решил, что они будут жить вечно, как египетские пирамиды. Вы когда-нибудь видели лица этих людей – порой пьяные, а чаще старые, неприглядные лица. Они светлее. Не знаю почему, но светлее, словно кто-то зажёг в них керосиновую лампу и она светит свой тяжелый век потихоньку. Все так стремятся вырваться оттуда, стремятся в центр и, как чеховские барышни «в Москву, в Москву», но не понимают, что настоящая Россия, настоящий русский народ начинается там. В глуши, куда не добралась ещё наша злобная, информационная эра. Мы, молодые, активные, так стремимся сеять вечное и прекрасное, но сеять это желаем лишь в столице. Ну, да нам хочется роскошной жизни, хочется блистать, но никак не вставать вместе с солнцем и носить вёдра с ледяной водой. Но это наше «прекрасное» всё реже прорастает в бетонной столичной почве, когда там, где туманы застилают леса серой вязью, ещё может что-то получиться. Там нет устоявшихся, фальшивых эталонов и жестоких карьерных принципов, там не будут мысленно просчитывать стоимость твоей одежды, и качать головой, видя вышедшую из моды куртку. Зато там будут люди. Те люди, которым ты можешь что-то дать. И они не станут втаптывать твои усилия в землю.
Русские литераторы, философы, учёные всегда стремились к просвещению русского народа. Не к просвещению столицы – там уже некого просвещать и почти не за кого бороться – но к просвещению тех, в ком ещё живы человеческие чувства. Чья жизнь ещё не громыхает ударными, в их жизни ещё слышится лейтмотив пастушьей свирели. В ней будущее.
И разливается розовато-жёлтым пенистым молоком солнце над пиками деревьев и покатыми крышами. Слышна слабенькая, мелкая речка и на ещё не проснувшемся небе видны бледные звёзды. Много мелких, как речной, неблагородный жемчуг, звёзд, а небо отчего-то кажется таким высоким, что мир растворяется. Нет ничего вокруг кроме вечной, старой деревни и запах переспелых цветов наполняет лёгкие. И ты веришь, что завтрашний день обязательно будет. Потому что здесь его не может не быть.
