Шакирова Аниса
Когда дует восточный ветер
Если бы только знать тот день и час, когда это случится. Я имею в виду, когда подует восточный ветер. Тогда наверняка можно было бы затаиться где-нибудь в темном коридоре или в шкафу под бабушкиной изъеденной молью шубой, стоять, напряженно вглядываться в темноту и ждать, ждать, ждать… И тогда в назначенный час скрипнет дверь детской, оттуда выйдет маленькая белокурая девочка и бесшумно пойдет к выходу, едва касаясь босыми ногами холодного пола. Вот в этот самый момент выскочить бы из шкафа, да как завопить: «Ага, попалась!» Тогда она вздрогнет, испуганно вытаращит свои большие глазенки, а потом, конечно, все поймет и мягко улыбнется:
- Поймала, молодец. А теперь ты прячься, я вожу.
И нельзя будет отказаться, ведь надо бежать скорее, чтобы найти такое место, где она точно никогда не найдет!
Но она и не будет искать. А поймешь ты это уже слишком поздно, когда услышишь из своего убежища, как скрипит входная дверь и что-то навсегда безвозвратно покидает твой дом. И в тот же самый миг закончится волшебство, барабашки повылезают из-под кровати, а все детские вещи, игрушки и книги вдруг станут тебе малы. И все, что тебе останется, это задаваться простым и одновременно очень сложным вопросом: «Куда же ты ушло, детство?»
Но, конечно, так бывает только в сказках, а в реальной жизни детство уходит совсем по-другому. Оно оставляет в один момент, резко, неожиданно, как будто что-то падает тебе на голову, а пока ты там разбираешься, что да как, от него не остается ни малейшего следа. Детство уходит по-английски, без записок и объяснений, оставляя тебя совершенно потерянным в странном мире взрослых. И ты никак не можешь к этому подготовиться, потому что никто не называет даже приблизительную дату. У каждого для этого назначен свой определенный момент. Я повзрослела в 9 лет.
Помню этот день, как будто вчера.
- Справишься? - с опаской сказала мне моя сестра.
- Постараюсь.
- Ладно, если что, питание на полке, игрушки в корзинке, спать ложитесь не позже девяти. Я приду поздно ночью, - она мягко поцеловала меня в лоб и убежала в объятия темноты подъезда. Я долго смотрела ей вслед, прежде чем закрыть дверь и пойти обратно в комнату. Беспокойство внутри меня точило когти о ребра, то и дело сталкиваясь с лихорадочно бьющимся сердцем. Скажу честно, мне было страшно. Как будто в комнате меня поджидал какой-то жуткий монстр из ночных кошмаров.
Но там не было монстра. Только маленькая девочка, которая сидела на полу и дергала за усы нашего кота. Моя маленькая племянница по имени Даша. Ей стукнул всего годик, она еще не понимала ничего или же понимала слишком многое, это уже вопрос философии. А меня в тот момент волновало кое-что попроще: "как дожить до вечера, если тебя впервые в жизни оставили с маленьким ребенком?" Тогда у меня не были ни интернета, ни книжки в стиле «как преодолеть страх к маленьким детям за 10 дней», ни вообще хоть чего-нибудь, что могло бы мне помочь. Только я, моя персона и паника, паника, паника!
Сначала все шло неплохо. Первые минут двадцать. Мы играли, пытались поймать кота, и я даже изловчилась впихнуть в Дашку пару ложек пюре, что было почти героическим подвигом. Но потом что-то вдруг пошло не так. Знаете, как будто в ее маленькой кудрявой головке что-то переклинило, щелкнул выключатель под надписью: «Опасно для жизни!». Даша просто подняла на меня свои большие любопытно распахнутые глаза, посмотрела несколько секунд, а потом лицо ее мучительно медленно стало превращаться в плачущую гримасу. Раздался надрывный высокий крик, и началось... Даша плакала, не переставая, без рекламных пауз и перерывов. И что бы я ни делала, становилось только хуже, или вернее, только громче. Она рыдала, била диванную подушку маленькими кулочками, размазывала слезы по лицу. А я скакала возле нее, как заводная кенгуру, трясла перед ее носом игрушками, пела песенки, даже танцевала. Но все было без толку. Она не успокаивалась.
Не знаю, сколько так прошло времени, может быть только час, но мне показалось, что это была целая вечность. Мучительная, наполненная душераздирающим детским плачем, вечность. И вот, когда я уже сама была готова заплакать от бессилия, я додумалась поднять ребенка на ручки. Сначала она, конечно, лягалась и недовольно фыркала, но все же успокоилась. Нет, плакать она продолжала, только уже прямиком в мое ухо, но сидела вполне себе смирно. Я начала тихонечко петь ей колыбельную. То есть, не совсем колыбельную, потому что выяснилось, что никаких колыбельных в моем репертуаре нет. Но я нашла что-то лирично-заунывное и стала убаюкивающее мяукать это своей маленькой плаксивой катастрофе. Я качала ее, баюкала, ходила по комнате туда-сюда. В общем, делала все, что делали обычно ее родители, только, может быть, куда более неуклюже.
Подействовало довольно быстро. Сначала Дашка перестала плакать, вслушиваясь в слова песни и громко всхлипывая, потом она обхватила меня ручками, потом положила голову на мое плечо. Но то ли, я была слишком слабая, то ли она слишком тяжелая, однако уже скоро мне стало трудно носить ее на руках. Я попыталась посадить ее на диван, но Даша протестующее вскрикнула, явно давая мне понять, что это возобновит атомный взрыв ее плача. Тогда я, стиснув зубы, продолжила петь, потому что совершенно ничего другого мне в голову не приходило.
В тот вечер я исполнила для своей маленькой слушательницы все песни, в которых знала слова. Со временем она перестала всхлипывать, голова ее потяжелела, дыхание стало мерным и глубоким. Кажется, она спала. Но я все равно боялась опустить ее на диван. А вдруг она проснется и все начнется заново? Нет уж, лучше потерплю. А терпеть было тяжело. Руки мои до того устали и затекли, что я их уже почти не чувствовала, хотя временами мышцы сводило так, что в уголках глаз выступали непрошенные слезы. К тому же, у меня уже хрипел голос, а в спину, словно разом воткнули сотни тысяч иголок. Мне было больно, но я терпела. Потому что на моих руках лежала не только спящая племяшка, но и огромная ответственность за нее.
И все же я не выдержала. Пришлось положить ее в кроватку. Дрожащими руками я ласково накрыла ее мягким пледом, поправила подушку, поцеловала в лоб. Все так, как обычно делают родители в американских фильмах. Я посмотрела на ее умиротворенное спящее личико и подумала: «Вот, теперь, когда у меня будет своя дочь, я точно справлюсь». И тут же, словно молния, меня прошибла страшная мысль.
Святые ежики, да ведь я уже совсем взрослая! То есть, прямо вот по-настоящему! Может, мне, конечно, еще и не сорок лет, но уже почти девять, а это уже кое-что да значит. Я уже несу ответственность за чужую жизнь, мне доверяют… Выходит, скоро я закончу школу, поступлю в ВУЗ, потом буду жить сама и даже сама платить за квартиру. А я ведь даже не знаю, как это делается! И почему-то в тот момент меня так расстроила мысль, что я буду сама платить за квартиру, что мне захотелось сесть прямо на пол и громко-громко разрыдаться. Но, конечно, я не могла этого сделать. Взрослые люди ведь так не поступают. Они молчат, скрипят зубами, но молчат и терпят, терпят, терпят…
И взрослые люди не играют в игрушки, не прыгают на батуте, не едят куличики из песка, не ловят бабочек руками, не зарывают стеклышки во дворе. Они вообще не делают ничего, что действительно стоит делать. А что они делают? Смотрят новости, покупают машины, бесконечно работают, чтобы потом придти домой и лечь на диван, говорят по телефону и сами платят за квартиру. И тогда же, в то самое мгновение я поняла, что просто не хочу так. Я не хочу быть взрослой и не хочу менять свои стекляшки на книжки без картинок и серьезные газеты. Странно, но раньше мне все это казалось совершенно другим. Я думала о том, что стану большой, красивой и непременно самой умной. У меня будет квартира, машина, две кошки и три мужа, но, главное, я искренне хотела этого. Я с нетерпением ждала своего следующего дня рождения, мечтала о «жизни, когда мне будет все можно», загадывала желания на падающие звезды. Но сейчас…
Забавно, но я стала взрослой именно в тот момент, когда поняла, что не хочу взрослеть.
Я сидела тогда рядом с детской кроваткой, вглядывалась в темноту и все думала, думала, думала… Стрелка часов уже перескочила тройку, моя сестра все не возвращалась, а мысли в моей голове все не заканчивались. «Все через это проходят»,- подумалось мне. Но я же не «все». Тогда мне казалось, что я исключительная и особенная, как кажется каждому ребенку. А раз так, то, может, мое детство еще ко мне вернется? Эта мысль вдохновила меня в ту ночь. С тех пор я только и делала, что ждала, когда снова подует восточный ветер и вернет мне то, что он так нагло украл у меня. Но напрасно я слушала прогноз погоды каждое утро, ведь его там так никто и не пообещал…
Однако ведь не все потеряно, пока ты еще веришь в чудеса, верно?
А я верю, что когда-нибудь глубокой звездной ночью дверь в комнату приоткроется и совсем неслышно ко мне на кровать сядет она. Все такая же маленькая, с белокурыми волосами и любопытно распахнутыми глазами. И я тогда непременно схвачу ее за теплую ручку, пожму ладонь и с улыбкой спрошу:
- Где же ты была все это время?
А она всю ночь будет рассказывать мне про чудесный край, в котором каждый день показывают кино, волшебник в голубом вертолете раздает мороженое и дети никогда-никогда не взрослеют. Я буду внимательно слушать, а потом скажу ей:
- Хорошо, что ты все-таки вернулась ко мне.
- Я не к тебе, если честно.
- А к кому же?
И она кивком головы укажет мне на детскую кроватку. В ней тихо будет сопеть носиком еще совсем маленький кулечек, который все старается ухватить что-то в воздухе своими крошечными пальчиками и так смешно морщится, когда у него это не получается. Мой ребенок. И тогда я все пойму. Отпущу ее руку, вернусь на свою кровать и закрою глаза, по-прежнему едва заметно улыбаясь. И с тех самых пор в моем доме снова поселится волшебство, барабашки лениво поползут обратно в темные углы, а в шкафу за старой бабушкиной шубой откроется проход в Нарнию. Но уже не для меня, а для моего ребенка, у которого еще впереди его чудесное и удивительное детство.
