Всеволодов В. В. «ВТОРОЙ ДИПЛОМ ЕЩЕ ВПЕРЕДИ»

Всеволодов (Ефимов) Вячеслав Викторович, журналист и прозаик, участник Северо-Западной конференции молодых литераторов РФ и Прибалтики, член Союза журналистов, выпускник факультета журналистики ЛГУ/СПбГУ 1982 года

«ВТОРОЙ ДИПЛОМ ЕЩЕ ВПЕРЕДИ»

В 2010 году наша страна отметила радостную дату 65-летия Победы, а в минувшем году календарь нам напомнил о горестной дате начала Великой Отечественной войны.

Сейчас в нашем городе проживает примерно 9 тысяч ветеранов, по всей России же насчитывают около 400 тысяч человек, средний возраст которых примерно 83 года. Как указывалось в газетных номерах, посвященных празднику 9 мая, все они - непосредственные участники боевых действий, в чем, однако, есть очень большие сомнения, так как сюда подпали и призывники последнего, 1927 года рождения. Однако, как известно по авторитетным источникам, мужчины этого года призыва отправлялись в тыловые части, либо в учебные полки. Их ровесники, а также по возрасту их младшие братья могли быть в первых рядах, но лишь в особых условиях: партизанские отряды, подпольные группы, сыновья и, что особенно интересно отметить, изредка даже дочери батальонов и полков, но все это случаи редчайшие, характерными их назвать никак нельзя.

В контексте нашего разговора гораздо важнее другое: даже те, кто сейчас попали в указанные выше статистические сводки, в подавляющем большинстве люди очень тяжело больные, очень часто одинокие. Дать даже короткое интервью, не говоря уже о большем, они, порою, не в состоянии: велики слабость, недомогание, возможны нервные срывы, ослабла память, мучительно не хочется возвращаться к тяжелым воспоминаниям… Однажды, лет семь назад, в телевизионном репортаже 5 канала была осуществлена репортерская попытка взять видеоинтервью у инвалида, морского пехотинца, кавалера трех Орденов Славы. Получить все три ордена Славы подряд было гораздо труднее даже, чем звезду Героя Советского Союза, так как в условия статуса орденов входило совершение трех подвигов, а не одного! Значит, старику было, о чем поведать, но он смог отделаться только общими словами, а зрительный ряд, который в газетный полосе может отсутствовать полностью, подчеркивал ужас его положения: у него были высокие ампутации двух ног и простреленными внутренностями. В результате, кроме чувства жалости и даже брезгливости, репортаж не вызвал никаких эмоций.

Разумеется, далеко не все могли к этому возрасту сохранить ясность мысли, остроту памяти и тем более творческий потенциал, как один из старших товарищей Вячеслава Всеволодова, поэт-фронтовик, член Союза писателей, автор более 20 книг, воронежец, сражавшийся за Ленинград на Мгинском направлении, Михаил Касаткин. Он был прострелен немецким автоматом насквозь, после госпиталя продолжал воевать и дошел до Берлина, получил первую группу инвалидности, закончил два гуманитарных вуза заочно и встал в первые ряды поэтов-фронтовиков в 60-70 годы. И посейчас он полон жизненной энергии, продолжает работать, полностью себя обслуживает и живет один. Победили сила воли, крепкое крестьянское здоровье и, конечно же, необыкновенное жизнелюбие. В настоящее время, он - единственный оставшийся в живых из числа поэтов-фронтовиков в России. Фронтовики, тем более - рядовые бойцы и младшие командиры являются неоценимыми и, пожалуй, уникальными носителями правды о войне. Со времен 41-го года и даже раньше, имея в виду Финскую компанию, военные специалисты до сих пор ведут нескончаемые споры об окопной правде, правде наблюдательного пункта командира полка, и, тем более - генеральского видения войны. Не станем сравнивать степень военной эрудиции рядового и генерала армии, но за редчайшим исключением, что подтверждают мемуары военных журналистов Александра Кривицкого, Константина Симонова, Всеволода Вишневского и других, подлинных знатоков живой, а не книжной истории войны, даже самый неопытный пехотинец, особенно в период наступления, видел зримых примет войны и времени несравнимо больше, чем старшие офицеры и генералы.

Поколение, к которому относился В. Всеволодов, успело застать в живых фронтовиков повсюду: в семье, в школе, на работе, в высшем учебном заведении. Ныне журналисты и педагоги сожалеют о том, что нет мужчин-учителей в школьных классах. Во времена же детства Всеволодова, учителей мужчин было более 50%. Скромность им не позволяла носить на пиджаках боевые ордена и медали, но орденские планки носили на уроки все. Поэтому можно точно сказать, что В. Всеволодов вырос и воспитывался в атмосфере почитания фронтовиков, которые щедро делились с ребятами, особенно с мальчишками, своим житейским и боевым опытом, что, как правило, совпадало. При этом в отличие от современных газетчиков, телевизионных журналистов и кинематографистов игрового кино, всякого рода ужасы и натуралистические подробности они не выпячивали.

В том заводском цеху, куда пришел работать юный житель Петроградского района, чтобы стать токарем, больше трех четвертей станочников были фронтовиками, и уже тогда недавний восьмиклассник записывал наиболее яркие устные рассказы товарищей по работе, а сам со своими врожденными способностями актера и декламатора читал им в обеденные перерывы стихи даже небольшие отрывки из прозы.

Впоследствии один из ровесников В. Всеволодова, работник аппарата Правления Ленинградской писательской организации, при встречи с Николаем Тихоновым, поведал ему о том, что его друг читает с эстрады наизусть его блокадные рассказы, и даже инсценировал замечательный рассказ Тихонова о прорыве блокады "Старый военный". Н.Тихонов был очень благодарен и был тронут его вниманием.

На том предприятии, в газете которого дебютировал В.Всеволодов, мужчин оказалось очень мало, но и среди женщин было немало блокадниц и участниц Великой Отечественной войны. Среди его первых интервью особенно выделяется то, которое он взял у обычной работницы, профсоюзной активистки, которой судьба в годы войны и блокады повелела стать редактором газеты блокадного предприятия. И вот это-то интервью по меткому наблюдению В. Всеволодова и составляло уже основу не просто рядового журналистского материала, а полнокровного художественного очерка. Так и родился первый очерк из цикла "Рубежный камень" "Как дороги наши люди". Этот заголовок автор всегда печатал в кавычках, так как это прямая цитата одного из писем с фронта в блокадный Ленинград. В скобках обозначено и второе название - "Письма нашей Наташи". Самое удивительное в том, что автор этих писем с фронта в блокадный город, Наташа - родная дочка блокадного редактора многотиражной газеты "Фронтовая подруга". Вообще, все факты из этого очерка строго документальны, точны и выверены по нескольку раз, и письма, и редакционные ответы на эти письма. И все же это текст очерка художественного, а не чисто газетного.

Есть в недрах жизненного материала, который лег в основу данного очерка, и непросто драматический, а трагический конфликт, по-своему уникальный. И здесь самое время сказать о том, что, во-первых, ни каждому репортеру ветеран доверится с такой сугубо личной исповедью, а, во-вторых, далеко не каждый репортер увидит в том уникальном факте, который мы сейчас раскроем, драгоценное зерно. Дело в том, что блокадная редактор продолжала печатать в своей газете письма своей дочери, зная, что она погибла. Сообщила о гибели своей дочки друзьям и читателям только после 9 мая 1945 года. На недоуменный и даже по началу нерешительный вопрос журналиста: почему она так сделала, пожилая женщина нервно, но горделиво ответила: "Да, я писала письма за свою дочку, потому что хотела, чтобы все ее подруги, все наши фабричные знали, что она жива, а не погибла буквально вскоре, как только перешла из санитарного батальона в минометчицы."

Проблематика героического очень многомерная, дискуссионная, сложна, о ней были и монографии сугубо военных специалистов, и эстетиков и искусствоведов разных отраслей искусства. В настоящее время актуальность этой категории еще более возросла в связи с тем, что единичные попытки дегероизации, которые предпринимались примерно с середины 50-х годов, в нынешнее время стали предметов ожесточенных политических схваток. В этой связи особенно интересно поставить вопрос: кто больший герой - не достигшая двадцатилетия девушка, которая погибла в минометной перестрелке мгновенно, или же мать, носившая в себе беду всю войну, сумевшая даже свою трагедию возвысить до гражданского поступка.

* * *

...Шестой этаж "Лениздата". Мало кто из газетчиков городских и областных заглядывал в эти комнаты. Там было царство журналистов многотиражной печати. Стоит напомнить, что наш город занимал первое место в стране по числу многотиражных газет, их выходило почти 170. Именно там у них был своеобразный штаб, принимались в цинкографию фотографии, именно оттуда дежурных вызывали на участки верстки, а в свободные редкие минуты шел активный обмен мнениями, новостями и, без преувеличения можно сказать, и творческого опыта. Там же редактора подбирали себе сотрудников, ибо была здесь своеобразная биржа труда. И вот именно там В. Всеволодов познакомился с признанным лидером многотиражной печати, легендарным фронтовым корреспондентом ЛенТАСа И.М. Анцеловичем. Старый фронтовой журналист обратил внимание на начинающего коллегу. Его порадовала увлеченность студента-заочника историко-военной тематикой. Анцелович пригласил Всеволодова принимать участие в работе Военно-исторической комиссии при Правлении Ленинградской организации Союза журналистов и ввел его в курс дела. Более того, именно в ту пору Анцелович был назначен редактором новой газеты "Связист" Ленинградского института связи имени Бонч-Бруевича. Ему срочно требовался ответственный секретарь и одновременно корреспондент. Работа Всеволодова под руководством Анцеловича была не только великолепной производственной практикой, но и прекрасной школой жизни. Впоследствии незабываемые впечатления о сотрудничестве с таким замечательными человеком, как Анцелович, легли в основу портретного очерка "Без газеты я не человек". Этот очерк будет написан не сразу, а спустя несколько лет, но основа его закладывалась именно тогда, в стенах института связи.

Анцелович был учителем очень строгим, спуска и поблажек сотрудникам не давал, совершенно не переносил равнодушия к делу, мог скорее простить ошибку или опоздание, нежели отсутствие творческого горения. Достаточно сказать, что однажды он решил переделать почти готовый новогодний номер газеты "Связист" за 4 часа до боя часов! Работал Анцелович исключительно с мужчинами и, преимущественно, с молодыми, которые полны сил, энергии, и у которых есть творческое будущее. И все это время шли бесконечные незабываемые рассказы о блокаде, о работе военных корреспондентов в осажденном городе, приводились бесконечные аналогии, очень уместные в творческой работе. К тому же, Анцелович был очень изобретательным и неприхотливым с точки зрения оборудования и технической оснащенности фотокорреспондентом: например, он по-фронтовому связывал рукава пиджака, чтобы не засветить пленку, и при дневном свете осуществлял перезарядку. Было еще одной удивительное качество у этого редактора, которое сыграло удивительную роль в судьбе молодого журналиста - редактор всегда старался приподнять авторитет сотрудников. "Что у тебя есть, чтобы себя показать?" - спросил Анцелович Всеволодова. Абсолютно готового публицистического материала, кроме "Писем нашей Наташи" у него тогда не имелось, и, тем не менее, редактор напечатал в вузовской газете историю, которая произошла на предприятии легкой промышленности.

Узнав о том, что молодой сотрудник и одновременно студент-заочник задумал целый цикл очерков о фронтовиках, редактор-наставник стал ему давать и конкретные советы и предлагать темы, и самое главное, давать рекомендации, как обработать тот или иной жизненный факт.

Во всяком случае, первые два больших очерка, впоследствии трансформировавшиеся в рассказы, - "На исходе дня" и "Шутейное дело" прошли предварительную "обкатку" именно у Анцеловича.

Таким образом, кроме многочисленных чисто журналистских и организационных навыков из редакции газеты "Связист" В. Всеволодов вынес и два готовых произведения для своего будущего цикла.

Что же легко в основу сперва очерка, а затем рассказа "На исходе дня"? Казалось бы, довольно простой житейский случай и одновременно - редакционное поручение отправиться за репортажем в подшефный институту пригородный санаторий. Репортаж остался репортажем и как таковой особую роль в творческих делах не сыграл, но в результате поездки выяснились волнующие факты: директор санатория (судя по рассказу - довольно нудный бюрократ), умевший организовать любое мероприятие, решил "развлечь" своих подопечных, устроив субботник по посадке маленьких елочек. Сказать, что все встретили это предложение с особым энтузиазмом нельзя, но некоторые наиболее умелые отдыхающие принялись за дело с задором, и вот тут и произошло ЧП: одна из женщин выкопала слишком глубокую для елочки ямку и обнаружила там останки русского солдата. Реакция у всех была разная, но, конечно, спокойное и безмятежное настроение сменилось и тревогой и волнением, некоторые пожилые женщины сразу ударились в слезы, вспомнив своих павших на фронтах мужей и отцов. Старый сторож санатория Нилыч отнесся к трагической находке по-солдатски строго: "Ишь вы мертвого спужались, а я живых гадюк не трусил, когда солдатом был!". Больше всех был раздосадован и взъерошен директор санатория, у которого планы были несколько иные: провести очередной вечер отдыха с танцами и кинопросмотром. Характеристика этого трусоватого и самодовольного директора отлично передана в его вопросе, адресованном злополучной Дарье: "Дарья Мифодиевна, что случилось? Говорят, вы своего сына откопали, то есть, простите, солдата отрыли?". Возмущенный сторож, опять же по-солдатски, с военной прямотой набросился на директора: "Да не трожьте! Ведь сыновья-то ее под Курском в одном танке остались!", укоризненно взглянув на директора. Тот покраснел и виновато отошел, мотнув головой, как теленок, которого ударили по носу".

И вот здесь происходит композиционный перелом произведения. И опять же, шаг вперед сделал Нилыч: "Так что решим, люди? Как и где героя хоронить будем?" Директор хотел вызвать милицию и уклониться от других забот, но один из отдыхающих, старый воин, член авторитетного совета ветеранов Кутыев принял свое командирское решение: обратиться в соседний полк и похоронить героя со всеми воинскими почестями. Победили в этой нешуточной административно-нравственной битве Нилыч и Кутыев. Недаром текст завершается внутренним монологом Нилыча, который на следующий день во время похорон бросил в открытую могилу горсть золотых листьев (дело ведь было осенью): "Медали-то у него не было, не успел, видать, еще...". Кончается произведение вроде бы пейзажным штрихом, переходящим в большое публицистическое обобщение: "Дивилась осень старику, не смея шелохнуться ни веткой, ни листком, но вспомнила, что задержалась, дотронулась до берез своим дыханием, опустила на желтый песок могилы червонные листья, и взмыла вверх журавлиным клином".

Возникает резонный вопрос: есть ли какие-нибудь сюжетно-конфликтные аналогии этому сперва очерку, а затем рассказу? Да. В большей степени эти аналогии прослеживаются с кинолентой киностудии "Ленфильм" режиссера Сергея Микаэляна "Вдовы", в меньшей степени - с кинолентой московских кинематографистов "Минута молчания". Именно с экранов, на которых демонстрировалась эта кинолента, набрала силу знаменитая песня Александры Пахмутовой на стихи Роберта Рождественнского "За того парня".

К сожалению, фильм «Минута молчания» (имеется в виду минута молчания в честь павших в Великой Отечественной войне) был сделан слишком бойко, по-молодежному и фактически в памяти у зрителей не остался, а вот фильм «Вдовы» оставил свой яркий след. В фильме «Вдовы» две героини, две русские крестьянки, живущие в маленькой деревне, скорее всего, в центральной части России. Они абсолютно одиноки, недаром одна говорит другой: «Вот были бы у нас дочери, мы б с тобой одинокими не были, а то и мужей, и сыновей поубивали». Живут эти соседки-вдовы недалеко друг от друга, связывает их память о довоенной юности и забота об одинокой солдатской могиле. Оказывается, поблизости были упорные бои, они нашли тяжело раненного солдата, который скончался у них на руках. Этого солдата они предали земле. И вдруг выясняется, что из районного центра приезжает комиссия с целью перезахоронения. Если сравнить с ситуацией, описанной В. Всеволодовым в рассказе «На исходе дня», то картина противоположная: в фильме вдовы не хотят отдавать свое право на уход за могилой в далекий райцентр, а в рассказе все положительные герои сперва очерка, а затем рассказа, наоборот, стремятся к тому, чтобы он был среди других воинов, рядом с Бронзовым солдатом. Когда Всеволодов писал рассказ, фильмы эти еще на экран не вышли, так что мы вправе говорить об общности отдельных звеньев сюжета и о проблематике.

К вопросу о проблематике. В послевоенные годы школьными, пионерскими организациями при одобрении вышестоящих инстанций были допущены грубые педагогические ошибки в создании так называемых детских отрядов «Красные следопыты»: одно дело, когда дети старших, средних и даже младших возрастов изучают подвиги соотечественников, а другое дело, когда старшеклассники и даже школьники средних классов начинают самостоятельно копаться на местах боев, где много неразорвавшихся мин, снарядов и гранат, и даже копаться в останках бойцов. Не говоря уже о моральной и психологической стороне дела (хорошие родители детей не пускают даже на похороны, так как у ребят может быть стресс на всю жизнь), это чрезвычайная опасность для здоровья ребенка и подростка. Недаром в фильме «Вдовы» вскрытие могилы производит военврач в специальном снаряжении и специальных перчатках. Режиссер Микаэлян деликатно решил эту сцену, не давая никаких крупных планов. Он только показал, как военврач спускается в глубокую яму, как он выходит из нее и рапортует: «Никаких документов не обнаружено», то есть солдат безымянен.

Насколько этот вопрос актуален и важен сейчас мы можем судить по сегодняшним выступлениям в печати: то так называемые «черные следопыты» (взрослые мужчины) переворошат поля боев и участки сражений, то пресса сообщает о неожиданных подрывах мальчишек на снарядах и минах времен войны, то начинается чрезвычайно сложный переговорный процесс с Германией о том, куда девать останки фашистских солдат и офицеров, все эти события приобретают еще большую политическую остроту - достаточно вспомнить недавние бесчинства украинских националистов на Холме Славы во Львове.

Конечно, в 60-е - 70-е годы хулиганствующие молодчики с ветеранов, идущих с цветами и венками почтить память героев войны, ордена и воинские колодки не срывали, однако, уже тогда встречались довольно ярко выраженные проявления равнодушия, грубости и даже неверия в героические поступки тех или иных солдат, сражавшихся поблизости о тех мест, где жила молодежь. К этой теме мы еще вернемся при анализе рассказа «Весенняя переправа». А сейчас необходимо остановиться на двух чисто художественных обстоятельствах: переделывая очерк в рассказ, В. Всеволодов углубил образы старика Нилыча и директора санатория. Если в очерке директор просто, трус и бюрократ, то в рассказе убедительно рассказываются страницы его дезертирской биографии в годы войны: оказывается, он подложным путем оформил документы, пересидел всю войну в небольшом сибирском клубе. Что же касается Нилыча, то он показан и в личной своей жизни, в его взаимоотношениях с соседкой по поселку, которая относилась к нему очень сердечно и не скрывала того, что хотела бы связать с ним свою судьбу. То, что для короткого газетного очерка было бы излишним, в рассказе оказалось уместным и психологически оправданным.

Второй очерк, тоже ставший рассказом, поименован «Шутейное дело». Подсказал этот сюжет и эту тему В. Всеволодову его редактор и одновременно наставник и учитель Анцелович, который навещал своего старого друга, а тот, в свою очередь, поведал ему эту незатейливую, но весьма поучительную историю.

В небольшой пригородной деревне живут двое стариков: бывший фронтовик Иван Андреевич и его жена. Никого у них нет на свете, кроме любимого сына Михаила, который очень редко навещает родителей – и не только потому, что он очень занят по военной службе, являясь командиром полка, но и потому, что чувствует он перед отцом какую-то давнюю неловкость, граничащую со стыдом. Ни его жена, избалованная полковница, ни его хулиганистый внук Вовка не проявляют к старикам никакого интереса. И вот принимает решение полковник отправить на часть летних каникул своего сына к деду погостить, с тайное надеждой на то, что он немного поможет им по хозяйству да и хоть чуть-чуть исправится. А у Вовки планы были совсем другие, недаром он с собой притащил электрогитару. Со стариками почти не общался, гулял, приходил только лишь на обед. И вот однажды дед, пытаясь вразумить внука, решил ему рассказать о войне, какую-нибудь поучительную и в то же время занимательную историю, да еще связанную с музыкой, что Вовку могла бы заинтересовать. Дело в том, что старик в годы войны был отличным пулеметчиком и умел, ведя точную прицельную стрельбу одновременно чередуя короткие и длинные очереди, «наигрывать» на своем пулемете популярные мелодии, которые поднимали дух наших бойцов и озадачивали противника. Лучше всех удавалась ему мелодия «Барыня-барыня, барыня-сударыня». Поэтому и прозвали его однополчане Иван-барыня.

Вовка не только не поверил в рассказ деда, но и стал его зло высмеивать. А дед, несмотря на преклонный возраст, был еще в силе и отхлестал своего внука ремнем, в чем был вынужден признаться в письме сыну. Текстом этого письма и открывается рассказ. Письмо это очень забавное, в нем сочетаются и осознание некоторой вины за свой поступок, и упрек сыну, и в то же время осознание своей правоты: «Эдак они над всем нашим прошлым смеяться будут!». Опасения героя этого сперва очерка, а затем рассказа оказались пророческими, что тоже подтверждается повседневной школьной жизнью и свидетельствами прессы в нынешние дни.

Разумеется, в данном очерке все фамилии и имена пришлось изменить, не было смысла и упоминать название конкретной деревни, таким образом родился сразу так называемые безадресный очерк, хотя сам термин этот достаточно дискуссионен. Поэтому сама трансформация очерка в рассказ проходила легче, нежели на материале рассказа предыдущего.

Новые горизонты – новые темы

Анцелович хотел удержать у себя в редакции молодого, инициативного, деятельного журналиста, но он прекрасно понимал, что его ученик вырос для самостоятельной, более ответственной работы. Как раз в то время В. Всеволодова пригласили на видную должность ответственного секретаря районной газеты Тоснинского района. Тоснинский район в ту пору включал в себя большую часть нынешнего Кировского района (еще раньше он назывался Мгинским). Это были самые лютые места боев за прорыв блокады. Достаточно сказать, что в поле зрения районной газеты были крепость Шлиссербург и легендарный Невский пятачок. Ответственный секретарь – это уже должность заметная, руководящая и, конечно, он не обязан был ездить по репортерским делам, но Всеволодов всегда горячо откликался на любые приглашения общественных организаций в связи с памятными блокадными датами. Тосно – это поселок городского типа, находящийся примерно в пятидесяти километрах от нашего города. Путь не очень близкий, но все же такая работа позволяла В. Всеволодову жить в Ленинграде, а работать в Ленинградской области. Сравнительно долгую дорогу на электричке в два конца, он как энтузиаст в журналистике, использовал по назначению: рисовал на бланках макеты газетных полос, правил тексты, но это все, как правило, - по дороге в Тосно, а на обратном пути, поздно вечером, он после короткого отдыха, позволял себе заняться личным творчеством. Так что все лучшие очерки и рассказы той поры были им написаны в дороге.

Именно годам работы в Тосно В. Всеволодов обязан рождением следующих произведений: «Весенняя переправа», «Рубежный камень», «Ладога, родная Ладога» и, конечно же, итогового произведения - «Районные праздники». Уже по названию этого большого рассказа видна перекличка с книгой классика сельской очеркистики Валентина Овечкина «Районные будни». Совершенно очевидно, что автор вовсе не приукрашает сельские пригородные будни и тем более их не идеализирует, так что перед нами явная метафора: праздники никакого отношения к праздности не имеют, просто-напросто речь идет о безграничной любви к журналистской профессии, которую раз и навсегда выбрал В. Всеволодов.

Итак, четыре объемных рассказа, которые поначалу были газетными публикациями в жанрах очерка, зарисовки и даже короткого интервью. Своеобразные исключения из этого списка (вернее не исключение, а даже оговорка) должны быть сделаны для рассказа «Ладога, родная Ладога» («На обочине»). Объем рассказа – почти авторский лист. Если очень коротко, то суть произведения – в следующем: неподалеку от поселка Морозовка, на правом берегу Невы, на обочине большого шоссе, которое было частью Дороги жизни, живет со своей женой старый инвалид по зрению. Тяжелое ранение во время Финской кампании освободило его от воинской обязанности в годы Великой Отечественной войны, однако, по мере сил и возможностей, он вносил свою скромную лепту в оборону Ленинграда, занимаясь починкой автомобилей, проходивших мимо его дома. Неподалеку от его избы был сооружен блиндаж на случай выхода фашистов на правый берег Невы. Но прорыв блокады сделал блиндаж не нужным, и главный герой рассказа Прохор превратил его в небольшую кладовку для пищевых припасов. Обо всем этом мы узнаем только из рассказа, что же касается предварительных газетных публикаций, то они носили репортажный характер и повествовали о том, что областное управление культуры приняло решение починить блиндаж, навести в нем порядок и сделать филиалом музея. Работы были произведены быстро, и к очередному празднику Дня Победы филиал музея был открыт. В сущности говоря, подавляющее большинство газетчиков на этом и поставило бы точку: прошел митинг, приезжали ветераны, собрались школьники из окрестных школ, две-три фотографии, репортажный текст на две, две с половиной страницы – и все. Невольно вспоминается по аналогии девиз выдающегося теоретика, историка литературы и кино, замечательного прозаика Юрия Тынянова: «Я начинаю там, где кончается документ». Эти слова относятся к историческому роману, но они вполне применимы и к нашему разговору, так как опубликованный репортаж был отправной точкой для создания рассказа.

Если подходить строго формально, то Прохор ни в чем не перед кем не виноват. Единственное его «прегрешение» в том, что он спас от сильного ливня живые цветы в горшочках, которые украшали крышу блиндажа. Прохор и не знал о том, что в блиндаже продолжаются юбилейные торжества: собрались ветераны, пели фронтовые песни, которые он сам слышал и знал. А ветераны решили, что он собрался украсть эти цветы. Потрясение оказалось столь сильным для старика, что у него случился тяжелый сердечный приступ, и возникло прединфарктное состояние. Заботливая жена никуда его не пускала, взяла весь уход за ним на себя, и все же чувство горечи от невыполненного долго продолжало разъедать его душу: его мучила мысль о том, что он не дал дирекции музея согласия быть смотрителем нового филиала. В конце-концов Прохор, несмотря на то, что еще не поправился до конца, отправляется в дирекцию музея и долго-долго ждет на шоссе, бывшей Дороге жизни, попутной автомашины.

Молодой прозаик очень мало внимания уделяет событийной стороне дела, его волнует нити психологизма, он тщательно, страница за страницей передает душевные переживания человека, который, образно говоря, остался на всю жизнь без вины виноватым.

«Рубежный камень» тоже родился из репортажа. В. Всеволодов писал и об открытии мемориала на Невском «пятачке», и о благоустройстве территории, и о ставших традиционными дни памятных дат, сборах у этого уникального мемориала. Очевидно, следует напомнить, как он выглядит: это огромный металлической куб, вознесенный над легендарной землей Невского «пятачка». Он символизирует то, что вся эта земля буквально начинена металлом. Надо сказать, что в данном случае совет сделать из цикла репортажей рассказ дал ни кто бы то ни было, а фронтовик, участник боев не Невском «пятачке», поэт Леонид Хаустов, который многому как педагог научил молодого литератора. Однако он не дал конкретного сюжетного совета. Сюжет подсказала жизнь. Как уже говорилось, Всеволодов начинал свой трудовой путь как рабочий-металлист. Главным его станком был токарный, но он немного умел работать на станке фрезерном. И вот однажды мастер поручил ему фрезой вырезать из нержавеющей стали буквы для одного из памятников на Дороге жизни. Так что в замысле рассказа соединились несколько фактов: личный рабочий опыт, знание атмосферы сооружения мемориала «Рубежный камень» и достаточно широкое и психологически достоверное знание конфликтов на машиностроительных мероприятиях.

В чем же конфликтность ситуации рассказа «Рубежный камень»? На одном производственном участке работали два пожилых приятеля. И вот такой же заказ, как автору, был дан одному из них – отфрезеровать памятные надписи к мемориалу «Рубежный камень». Работа тяжелая, кропотливая, долгая, но в финансовом отношении не очень-то выгодная. И пожилой фрезеровщик, поразмыслив и подсчитав расценки, категорически отказывается делать этот заказ. Что ж, он не солдат, обстановка не боевая, работы на участке и без этого заказа много – в простое никто не будет. В принципе, соглашается передать этот заказ другому фрезеровщику и мастер участка. Но остается проблема моральная, которая и берется прозаиком за основу произведения. Фактически весь рассказ построен на том, как решительно поссорились два бывших приятеля. Этот рассказ вызвал особый интерес у критики после публикации его в сборнике «Точка опоры». Упоминался он как яркий пример психологически достоверного производственного конфликта и удачного соединения военно-героической и рабочей тем на так называемом «круглом столе» «Современная проза», который проходил в конференц-зале «Ленинградской правды» с приглашением Секретариата Правления Ленинградской писательской организации.

Самый поэтичный, лиричный, но в то же время самый остросюжетный рассказ – «Весенняя переправа». Чисто профессионально он интересен тем, что в нем главная героиня в годы блокады – командир боевого катера, который перевозил под огнем вражеской артиллерии и бомбежками грузы и людей с левого берега Невы, в сражающуюся Петрокрепость, названа подлинным именем и фамилией – Анастасией Вершининой. Остальные герои, и персонажи хотя и имеют конкретных прототипов, раздокументизированы и названы другими именами. Один из главных творческих принципов В. Всеволодова, принципов, которым он следовал всю свою жизнь, это – с одной стороны, контраст разных времен, а с другой, - их взаимосвязь.

… Удивительно поздняя весна была в том далеком году в канун Дня Победы! Не только не Ладоге, но даже в истоках Невы стоял довольно плотный лед, и лишь кое-где просвечивалась водная гладь. Естественно, в таких условиях маленький катер «Арзамас», который до постройки моста, связующего левый и правый берега Невы, был единственным средством переправы с берега на берег. По разным делам жителям Морозовки, правобережного поселка, надо было на правый берег. Группа ветеранов спешила встретиться с боевыми друзьями, которые приехали в Шлиссельбург по левому берегу Невы. Что делать? Катер – не ледоход! Из уважения к ветеранам, а не выполняя прихоти обыкновенных обывателей, Вершинина берет на себя ответственное и рискованное дело: она уговаривает моториста попробовать преодолеть ледяную преграду. Дело в том, что административная ответственность – на мотористе. В мирные 60-е годы Настя просто билетер и матрос. Трудно ей было уговорить моториста, но все же удалось. Еще труднее им было совершить этот рейс! И все-таки они его совершили без аварии, без нарушения инструкции и умело причалили к Петрокрепости.

И опять же, несколько малых лучей слились в один световой поток: личные впечатления о многократных переправах на катере «Арзамас», репортажи из Петрокрепости в памятные даты, личное знакомство и даже дружба с Вершининой… В итоге получился один из лучших рассказов, неоднократно печатавшихся и звучащих по радио.

Когда рассказ увидел свет, несколько знающих и активных читателей уловили в нем аналогию с блокадным рассказом известного детского писателя Л. Пантелеева «На ялике». Действительно, некоторые параллели есть: Настя Вершинина заняла боевой пост погибшего отца, а брат и сестра из рассказа Пантелеева так же приняли отцовскую вахту и так же неустрашимо выполняли свой долг. Однако существует и немало принципиальных отличий, главное из которых – для ребят это все-таки в какой-то мере продолжение игры: перевозят они на севере Ленинграда пассажиров, а Вершинина в буквальном смысле слова ведет каждодневный бой в одном из самых опасных мест блокадного кольца.

Сам В.Всеволодов был знаком с этим рассказом, но никакого прямого воздействия на него как на автора текста Пантелеева не оказал.

Что же касается большого рассказа «Районные праздники», то он повествует, прежде всего, о внутриредакционных делах. Написан он значительно позже, чем названные выше произведения, и в принципе – в другой тональности. Всеволодов и раньше охотно использовал юмористические приемы в своих рассказах даже на драматические темы, но здесь юмористическая окраска настолько сгущается, что приобретает черты памфлетности, особенно достается от автора газетным бездельникам, чинушам и крупным районным бюрократам.

Четыре больших рассказа – вот багаж, который привез из Тосно опять в Ленинград В. Всеволодов.

Последний взлет

Настала пора завершаться тоснинскому периоду жизни и творчества в судьбе В. Всеволодова. Приближалось время написания дипломного сочинения, и совместить дальние поездки с такой большой и ответственной работой он не мог. Промежуточной стадией явилась работа в газете «Заводская правда», где объем работы был значительно меньше, чем в Тосно, и прямо в рабочем кабинете можно было попутно выполнить учебные задания и начать начитывать очень объемный материал по изучению жизни и творчества прозаика и публициста Александра Кривицкого, которому студент-заочник решил посвятить свое дипломное сочинение.

Конечно, это было понижение и в должностях, и в доходах, но сейчас есть смысл сделать такое отступление: а у кого из известных журналистов было всего одно место штатной работы?.. На память приходят очень мало имен. Во-первых, это - Татьяна Тэсс, своеобразная рекордсменка, проработавшая полвека в одной редакции, в газете «Известия». Возможно, где-нибудь в провинциальных газетах, многотиражных есть свои ветераны, у которых большой стаж непрерывной работы на одном месте. Говоря о выпускниках факультета журналистики, мы можем назвать только несколько имен. Это Нонна Тимошенкова, всю свою жизнь проработала в редакции газеты «Ленинские искры – Пять углов». Это Олег Сердобольский, навсегда связавший свою судьбу с организацией ЛенТАСС – ИТАР-ТАСС. Если же говорить о людях, которые пришли в журналистику буквально со школьных лет, то вспоминается радиорепортеры Матвей Фролов и Лазарь Маграчев. Чаще же всего журналист либо движется, так сказать, по горизонтали (из одной газеты – в другую), либо наблюдается процесс медленного роста по вертикали.

Сами же журналисты еще совсем в недавние годы, в том числе и В. Всеволодов, охотно писали о ветеранах, у которых в трудовых книжках стоят только одни записи: принят в таком-то году – уволен в связи с выходом на пенсию. Для очеркиста, тем более для прозаика, разнообразный жизненный опыт – неиссякаемый источник материала для творчества. В этом смысле В. Всеволодову повезло: он знал и предприятия легкой промышленности, и машиностроительные, одно время работал даже в многотиражной газете метрополитена, в сельскохозяйственной газете большого района, а также в редакции газеты «Северо-западный водник» речного пароходства… Все это, конечно, расширяло и кругозор журналистский и творческий горизонты прозаика.

Последний период творчества В. Всеволодова характеризовался двумя обстоятельствами. После успешной защиты диплома, вступления в Союз журналистов он был приглашен на ответственную должность собственного корреспондента новообразованного отдела экономической жизни самой главной в те годы городской и областной газеты – «Ленинградской правды». Таких собкоров в отделах было очень мало. Должность это была видная, но хлопотливая и очень динамичная. Поэтому в связи с постоянным обращением к производственному опыту самых различных предприятий города и области молодой выпускник факультета журналистики постоянно не успевал вернуться к заветным творческим замыслам.

Нехватка времени сказалась и на выборе тем для будущих очерков и рассказов: они всё больше и больше начинали носить автобиографический характер. Оно и понятно: за таким материалом не надо было далеко ездить и даже ходить, личные воспоминания всегда были с ним.

Последний не чисто автобиографический рассказ (а сперва – очерк) Всеволодов написал в связи с редакционным заданием. В 80-е годы в нашей стране, особенно, на Северо-Западе России большое внимание уделялось проблеме мелиорации, осушению болот, облагораживанию почвы. Все это считалось составной частью общей программы развития Нечерноземной зоны Российской Федерации. Программа эта касалась и других республик: Белоруссии, Эстонии, Латвии и Литвы, то есть географически тех мест, где не было высоких урожаев зерновых культур.

Руководство газеты «Ленинградская правда» направило В. Всеволодова изучать мелиоративные работы в Ленинградской области. О проделанной работе он отчитался целых рядом репортажей и корреспонденций, в том числе рассказал о молодежной бригаде мелиораторов, которую возглавлял большой знаток тракторов и других дорожных машин, бывший фронтовик, а впоследствии инженер-мелиоратор Михаил Иванович.

В этом рассказе, который получил название по строке русской народной     песни «Во поле березонька». Почему именно эта старинная песня вспоминалась в связи с довольно прозаическими работами по уничтожению кустарника, сооружению отводных сточных канав..? Дело в том, что главный герой во время короткого отдыха посреди поля узнал березу, которая спасла ему жизнь! Именно на этом поле юный лейтенант принял бой, а береза приняла в свою сердцевину пули, которые могли оборвать жизнь юного бойца. Когда молодые рабочие пытались срубить и распилить эту березу, то их топоры и пилы тупились о свинец и сталь. Если в рассказе «Рубежный камень» железной была земля, то в рассказе «Во поле березонька» железными стали деревья.

В этом, одном из последних рассказов Всеволодова, нет конфликта между людьми, но есть конфликт времен. Конфликт прошлого и настоящего. В принципе как ответственный за данный участок мелиоративных работ Михаил Иванович должен был бы принять все меры к тому, чтобы березку выкорчевать: она ведь мешала строительству. Но, посовещавшись по своими помощниками, он принял решение оставить эту березу как живой памятник на русском поле, которое было полем боя, а стало полем труда.

Казалось бы, в судьбе журналиста и начинающего прозаика все благополучно: и престижная штатная работа, и первые знаки признания, а между тем давно дремавшая тяжелая болезнь давала о себе знать все больше и больше. От дальних командировок ему приходилось уже воздерживаться, постепенно сузился круг и командировок внутригородских. Таким образом, сферой его деятельности был рабочий кабинет в Доме прессы на Фонтанке и домашний письменный стол. Чисто журналистская работа становилась все менее и менее связанной с работой писательской, но зато неиссякаемым источником вдохновения оставалась память детства. Старинные дома на родной Петроградской стороне, родные и близкие люди – становились полноправными героями его последних произведений.

Еще вначале творческого пути В. Всеволодов для газеты «На страже Родины» сделал небольшую зарисовку о жителях своего родного дома на углу улицы Куйбышева и улицы Мичуринской, поведал о бойцах МПВО. Зарисовка эта всплыла в памяти, в нее вклинился подлинный случай – гибель блокадного малыша во время бомбардировки… А дальше – углубление психологических характеристик, с одной стороны, – конкретизация, а с другой, – несравнимо большее обобщение, нежели в первоначальном тексте. И опять же – столкновение времен: недаром рассказ называется «На той же улице весна», весна блокадная 1942 года и одна из весен 60-х годов. И вновь - радость прихода весны, море солнца в стеклах старого дома, только вместо грохота бомбежек – раскаты первой весенней грозы.

Подлинной творческой удачей стал рассказ «Фронтовой товарищ». Над этим текстом он работал буквально до последнего дня жизни. После кончины автора его мать передала все черновики и варианты в надежные руки опытного редактора, который взял на себя труд «смонтировать» имеющиеся фрагменты. При жизни автора этот рассказ не был опубликован, он стал открытием для читателей пятого номера журнала «Невский альманах» за 2010 год. Воспринят он был, как будто бы только написанное произведение. И это – в то время, когда довольно большие, объемные тексты, написанные буквально вчера у многих авторов на следующий день теряют свою актуальность.

В чем же успех этого произведения? В большой жизненной наполненности, в свободном владении историческим материалом (ведь события-то происходят в начале 50-х годов, то есть почти 60 лет назад). Рассказ предельно автобиографичен. Правда, автор заменил имена матери и отца, а вот любимицу своего детства, фронтовую медсестру, которая спасала раненых на полях боев под Ленинградом бок о бок с матерью автора, он так и оставил – тетей Тосей. Этот рассказ объемом в авторский лист заслуживает особого и самостоятельного разбора, настолько он оказался емким и как часто говорят именно поэты, «грузоподъемным»: здесь и память и фронтовом братстве, и незабываемые сцены послевоенного Ленинграда, сурового, не залечившего ран, но удивительно душевного и благородного, и глубокий психологический анализ внутрисемейных отношений, и колоритный образ фронтового друга отца автора, полкового разведчика Клюквина… Редкий случай: в одной семье как бы две пары фронтовых друзей, у отца – Клюквин, у матери – самая строгая, словно мать, придирчивая и требовательная Тося.

И в этом, своем последнем рассказе В. Всеволодов не изменил главному своему художественному приему: он нашел ненавязчивый и очень психологически достоверный прием, позволяющий связать времена. Автор-повествовователь как-то случайно и одновременно интуитивно заходит в подъезд больницы, который влечет его, как магнит. Он озирает приемный покой, и давнее прошлое обрушивается на него будто взрывная волна. Он видит удивительно зорко и контрастно, как его, маленького мальчика, тетя Тося привела проведать тяжело заболевшего от фронтовых ран отца. Прием удивительно кинематографичен, недаром большой мастер игрового, документального и музыкального кино, заслуженный деятель искусств России режиссер В. Окунцов в Доме кино говорил в кругу коллег по «Лентелефильму»: «У этого прозаика необычайное кинематографическое чутье!»

… В архиве В. Всеволодова нашлись наряду с вариантами и черновиками рассказа «Фронтовой товарищ» замечательный по пластичности и лиризму этюд «И вечная весна» и ответ на анкету радиопрограммы молодежной радиостанции «Невская волна» к сорокалетию Победы под названием «Вечен огонь нашей памяти». Эти слова и были девизом В. Всеволодова на протяжении всей жизни.

Истоки и итоги

Итак, перед нами прошла короткая, но очень творчески насыщенная жизнь журналиста и литератора. Художественная проза, кинодраматургия и драматургия всегда основным резервом творческих кадров считали именно журналистику, что подтверждает и статистика, которые велись в Литинституте, и во ВГИКе и режиссерском и сценарном факультетах. Исключения составляли лишь те кинематографисты, которые шли в научно-популярное кино, где по вполне понятным причинам очень желательно было глубокое и многолетнее овладевание какой-нибудь научной отраслью.

Если говорить о самостоятельной литературной учебе, то для Всеволодова такими заочными учителями были: Виктор Астафьев раннего и среднего периода, Леонид Хаустов с его военной прозой, Олесь Гончар, самобытный московский прозаик и кинодраматург, автор киноромана «Семнадцать левых сапог» Вацлав Михальский; из широко известных фронтовиков и блокадников – Николай Тихонов как очеркист и прозаик, Ольга Берггольц как публицист и автор лирической книги «Дневные звезды». И все же самое большое влияние на В. Всеволодова оказал Александр Кривицкий. Несомненное влияние на становление Всеволодова и как человека и как автора оказали игровые фильмы, такие, как «Баллада о солдате», «Летят журавли», «Отец солдата», а из произведений документалистики фильмы «Катюша», «Корабли не умирают» и особенно четырехсерийный полнометражный документальный фильм Эдуарда Талунтиса «Солдат Отчизны». С Талунтисом Всеволодов был лично знаком, делал о нем радиопередачу для Ленинградского радио, особенно молодого прозаика и журналиста увлек творческий прием, на котором был построен фильм «Солдат Отчизны»: известно, что почти вся кинохроника войны была немой; исключения можно пересчитать по пальцам, а Талунтис привлек на киностудию «Лентелефильм» сурдопереводчиков, которые свободно понимали речь по артикуляции губ, и таким образом режиссер воскресил то, о чем думали и о чем говорили отнюдь не для прессы, не для радио, не для кино рядовые бойцы и младшие командиры.

В полной мере говорить о творчестве В. Всеволодова еще рано, так как единственная и итоговая одновременно его книга «Рубежный камень» лишь готовится к изданию, но уже сейчас видно, какого обещающего писателя мы потеряли.

Что еще удивляет и радует в судьбе этого незаурядного человека? Если говорить одним словом, то это слово - верность. Верность поколению, отстоявшему свободу нашей страны и завоевавшему победу, верность своему городу, своему призванию и исключительная целеустремленность.

Любил и ценил В. Всеволодов и наш факультет журналистики, которому был обязан и выучкой и общей эрудицией. Некоторые предметы он освоил так, что мог их преподавать. Недаром декан А.Ф. Бережной рекомендовал ему подумать о преподавании техники оформления газеты. В этом деле Всеволодов был виртуозом, освоил и линотип, и фотодело, печатал на пишущей машинке со скоростью и точностью профессиональной машинистки. Отмечая 65-летие нашего факультета, называя многих лучших выпускников, нельзя не вспомнить добрым словом Вячеслава Всеволодова, выпускника 1982 года.

P.S. Пройдет еще совсем немного времени, и увидит свет первая и, увы, последняя книга В. Всеволодова, истоки которой были в давнем интервью с блокадной журналисткой. Это будет как бы второй диплом автора. По кафедре творчества Литературного института.

Марина Кузнецова