Дьяков Иван «СПАСИБО ТЕБЕ, ЖУРФАК!»
Иван Дьяков, журналист «Крымской правды», выпускник факультета журналистики ЛГУ 1967 года
Спасибо тебе, журфак
Наш курс, на который в 1962 году было набрано 50 студентов, сразу оказался в составе факультета журналистики. До этого при филфаке существовало отделение журналистики. На вступительных экзаменах на каждое место претендовало четыре-пять абитуриентов. Я не слышал ни при сдаче экзаменов, ни в годы учёбы, чтобы кто-то поступил на факультет по блату или за деньги. Другое дело, что вскоре некоторые поняли, что выбрали журналистскую специальность по ошибке, постепенно отсеялись. Кое-кто дотянул до конца, но не стал журналистом. С помощью товарищей всё же можно было скрывать свою профнепригодность и, сдавая экзамены, переходить с курса на курс.
Годы, проведённые в Ленинграде, Ленинградском университете, говоря словами Хемингуэя, представляются праздником, который всегда с тобой. Выпускникам факультета, которые отправились на работу в провинцию, это стало очевидным уже по прошествии нескольких лет, со временем такое ощущение в душе только усиливалось. У нынешних молодых может возникнуть вопрос: неужели праздничную эйфорию могут вызывать воспоминания о тяжелейшем идеологическом гнёте, под которым находились высшая школа, студенчество?
Всё здесь не так просто, как кажется на первый взгляд. Сейчас, по прошествии десятилетий, обстановка в университете и на факультете журналистики воспринимается не так, как это было в шестидесятые годы прошлого века. Хотя бы потому, что мы родились и выросли в условиях тоталитарной системы, другой не видали. Могли лишь иметь смутное представление о том, что жизнь может развиваться на иных принципах, в условиях свободы. Главное, может быть, заключается в том, что мы были молоды, с оптимизмом готовились к работе на журналистском поприще. И не ощущали себя запуганными и затравленными, не были фанатиками коммунистической идеологии, зачастую с иронией воспринимали новости, приходившие с государственных и партийных вершин, скептически относились к мероприятиям, проводимым по партийной и комсомольской линиям. Без боязни слушали и рассказывали анекдоты о Хрущёве и его сторонниках, затем о Брежневе.
Не знаю, были ли в нашей студенческой среде стукачи, во всяком случае, не слышал, чтобы у кого-либо из моих сокурсников возникали неприятности по идеологическим мотивам. Помню, однако, разговор о том, что на истфаке была выявлена некая вредная с идеологической точки зрения группа, но особого интереса эти сведения у нас не вызывали. Ловлю себя на мысли, что нам в значительной мере была присуща политическая индифферентность. И будучи подвержены диссидентским настроениям, мы не являлись и ярыми приверженцами коммунистической системы. До нас доходили слухи о непримиримой позиции, занятой по отношению к тогдашней политической системе Сахаровым и Солженицыным, их мысли вызывали в нашей среде немалый интерес. Помню, что в разговоре между собой мы тоже склонялись к тому, что следовало бы ликвидировать или хотя бы ослабить цензуру, были недовольны книжным голодом.
В шестидесятые годы студенты повально увлекались поэзией, новинками отечественной и зарубежной прозы. Но книги Ахматовой, Пастернака, Кафки, Хемингуэя можно было достать лишь у спекулянтов, и мы возмущались тем, что государство производило огромное количество печатной идеологической макулатуры и ограничивало тиражи книг, которые пользовались спросом, но подрывали, по мнению властей, морально-политические устои общества.
На нашем курсе 1962 года было несколько членов КПСС, в основном из числа тех, кто перед поступлением в университет отслужил положенный срок в армии. В памяти не сохранилось фактов их особого усердия на идеологической ниве. Хотя вспоминается один интересный момент. В комнате общежития кто-то из однокурсников прочитал вслух газетную заметку об очередном награждении Хрущёва. Я тут же в задумчивости произнёс некрасовскую строчку: «И уйдёшь ты в могилу, герой». При этом присутствовал коммунист Коля Пейков. В наступившей тишине он посмотрел на меня так, как будто я чем-то оскорбил лично его. Я постарался перевести разговор на другую тему, он не имел для меня никаких последствий.
Вообще многие из нас были порядочными циниками по отношению к марксистско-ленинской идеологии, при изучении обязательных предметов - истории КПСС, диалектического материализма, разговорах о вредоносном влиянии западных веяний. Лекции по истории КПСС нам читал слепой преподаватель (не помню его фамилии), он ходил без проводника, постукивая перед собой палочкой, самостоятельно принимал экзамен по своему предмету. Студенты относились к нему с пониманием, даже уважением: надо же человеку зарабатывать себе на хлеб. Но приходили на экзамен с книгой, листая её страницы, готовились отвечать на вопросы.
Светлыми лучами в тогдашней туманной жизни представлялись лекции по литературе, которые мы слушали в едином потоке со студентами-филологами. Лекции читали блестящие профессора Бялый, Пропп, Макогоненко, Мануйлов. Аудитория, где они выступали, набивалась битком. Иногда лекторы приводили с собой именитых гостей для встречи со студентами. Так мы пообщались с Ираклием Андрониковым, Василием Песковым, Владимиром Солоухиным, с некоторыми журналистами-международниками. Интереснейшими личностями являлись и сами профессора, в перерывах лекций эти учёные оказывались в окружении студентов.
Тепло принимали мы и своих факультетских преподавателей Бориса Аркадьевича Вяземского, Петра Самуиловича Карасёва, Льва Эдуардовича Варустина. Импонировали их человечность, доброта, жизненный опыт. Декан факультета Александр Федосеевич Бережной в силу понятных обстоятельств вынужден был гнуть партийную линию, стоять на страже устоев. Это проявлялось в его лекциях и высказываниях в неформальной обстановке. Помню, как он неодобрительно оценил поступок кого-то из своих собственных детей, купившего на чёрном рынке том Пастернака за 30 рублей, что в десять раз превышало его магазинную цену. Мол, не заслуживает эта книга того, чтобы гоняться за ней по чёрному рынку. При всём том наш декан был человеком добрым, с пониманием входил в бытовые студенческие проблемы, не рубил с плеча, сталкиваясь с шалостями нашей братии. Их бывало немного, очень редко становились известными случаи пьянства, но частенько студенты прогуливали лекции, занятия по непрофильным и нелюбимым предметам, особенно на военной кафедре. Провинившиеся попадали на воспитательную беседу к декану, обычно ею всё и заканчивалось.
Один из моих студенческих товарищей любил преферанс, ночи напролёт просиживал где-то в городе за этой карточной игрой, а днём отсыпался вместо того, чтобы ходить на занятия. Каким-то образом сомнительное увлечение студента стало известно декану, но он ограничился предупреждением по отношению к любителю преферанса.
Иногородние студенты жили в общежитии, сначала на улице Шевченко (в Гавани), потом на 5-й линии, вместе с химиками. В комнатах размещалось по четыре-пять человек. Помещения были с почерневшим паркетом, примитивной, обшарпанной мебелью, но мы чувствовали себя в них довольно уютно, опять же потому, что иных условий не видали. Не помню, платили ли что-либо за проживание в общежитии, скорее всего, нет, разве что какие-то рубли.
Учил ли факультет профессии журналиста, попросту говоря умению писать, работать с видеокамерой и микрофоном? Мне трудновато ответить на этот вопрос, потому что я познакомился с газетным делом ещё до учёбы, в период службы в Севастополе на Черноморском флоте. Тогда начал сотрудничать с флотской газетой «Флаг Родины», довольно часто публиковался, успел усвоить на практике газетные жанры. А что касается факультета, то он всё же дал мне более глубокое понимание профессии журналиста, умение соотносить результаты своей работы с тем, как это получалось у других, расширил кругозор.
Можно сказать так, что плавать-то ты научился давно, но в стенах учебного заведения освоил культуру плавания. Потом она пригодилась при профессиональной работе. О выборе для себя газеты я позаботился весной 1967 года, поехал на практику в «Крымскую правду». Сделал это по собственной инициативе, без уведомления деканата. Через месяц вернулся в Ленинград с приглашением от редакции на должность литсотрудника отдела промышленности. Забавно, что моего отсутствия на факультете никто не заметил, это всё же был период подготовки дипломной работы. Я выбрал для себя свободную тему «От факта - к проблеме». На отлично защитил эту дипломную работу. И вскоре состоялось распределение. Направление на работу мы получали от ЦК КПСС. Таким правом пользовались лишь выпускники журфаков Ленинградского и Московского университетов, оно кое-чего стоило, во всяком случае, помогало в решении квартирного вопроса.
С июля 1967-го для меня начались газетные будни. Я работал корреспондентом отдела, лет через семь вступил в КПСС и вскоре стал заведующим отделом промышленности, строительства и транспорта «Крымской правды». В годы перестройки являлся редактором по экономике. Это, пожалуй, было самое интересное время в моей газетной практике. Вдруг оказалось возможным писать на темы, которые прежде считались запретными. И так, как это тебе видится. Впоследствии, однако, возникли другие ограничения. О чём-то хорошем стало возможно писать только на правах рекламы, то есть за деньги. В социуме произошло разделение на своих и чужих. Тем не менее, надо было уметь работать в любых условиях, не поступаясь своими основными принципами добра и справедливости. В «Крымской правде» в этом отношении существовали благоприятная обстановка, газета стояла и продолжает стоять на либеральных принципах, по мере возможности находясь над схваткой, но по принципиальным вопросам ввязывается и в схватку. Я с конца 2008 года по достижении 70-летнего возраста ушёл из штата редакции, хотя продолжаю оставаться здесь своим человеком.
Из нашего потока 1962 года вышло несколько известных журналистов. Например, Юрий Рост, примкнувший впоследствии к литераторам, Валентин Майоров, который работал редактором ленинградской «Вечёрки», Валентин Воронов - бывший у него заместителем. В годы учёбы наш курс, разделённый на четыре группы по изучавшимся языкам английскому, немецкому, французскому и испанскому не отличался особой сплочённостью. Но по прошествии нескольких лет мы вдруг как бы опомнились, стали ностальгировать по студенческим годам и начали собираться в Ленинграде через каждые пять лет. Однокурсники съезжались на встречу из Сибири, Краснодара, Поволжья, Калининграда. С годами росло горькое понимание того, как много мы потеряли, покинув свою студенческую факультетскую семью.
