Подшивалов Н. А. МЕСЯЦ В ОВСОВО
Н. А. Подшивалов, технический редактор журнала «Вестник ИНЖЕКОНа», выпускник факультета журналистики СПбГУ 1974 года
МЕСЯЦ В ОВСОВО
Если бы вдруг случилось чудо и можно было прожить еще раз какой-либо промежуток своей жизни — не задумываясь выбрал бы месяц в Овсово. Точнее, с 3 сентября по 6 октября 1969 года — месяц, когда нас, зачисленных на первый курс факультета журналистики ЛГУ, «бросили на картошку». (Было в те годы явление, совсем незнакомое теперешним школьникам, учащимся ПТУ, студентам, курсантам, солдатам… Да что там! — инженеры, профессора и даже академики не были забронированы от «счастья» приобщения к сельхозработам).
Около сорока лет минуло с тех пор, а в памяти постоянно всплывают эпизоды из овсовского периода. Вот лишь некоторые из них.
«СЛУХАЧ» ПО СЛУЧАЮ
Завершив первый то ли запоздалый обед, то ли сверхранний ужин в столовой центральной усадьбы «Кировского транспортника» Выборгского района Ленинградской области, я вышел на крыльцо. Присел на перила. Возле крыльца стояли двое сельчан.
— Выдели мне из этих детишек человек шесть-семь, владеющих топором. Зима уже вот-вот наступит, а на ремонт коровника ставить некого, скотный двор не огорожен, да и крыша сеновала — как решето.
— Тебе нужны специалисты, а тут студенты. Думаешь, справятся?
— Перекрытие разберут — и то уже будет здорово.
— А с погранцами как договоришься?
— Лесом проедем.
— Ладно, поговорю с их преподавателем. И если он не против отправить в погранзону группу, подумай, где определишь на постой.
«А неплохо бы вспомнить годы юности: топором помахать», — мелькнуло в голове…
Вскоре из столовой вышли однокурсники, с которыми познакомились во время вступительных экзаменов, — Лена Серченкова, Люба Окованцева и Боря Терноушко. Поскольку делать пока было нечего, решили осмотреть окрестности центральной усадьбы — поселка Гончарово. Я пошел к преподавателю испросить добро на отлучку. Заодно сказал ему об услышанном разговоре и добавил:
— Моя первая специальность — столяр, плотничал на стройке. Так что, за какой конец берут инструменты, знаю. И если «командировка» состоится, включите в бригаду и меня.
— А кого еще порекомендуешь?
— Да мы ведь совсем не знаем друг друга. Но парень, что ходит с поленом и что-то вырезает стамеской, похоже, и топором владеет.
Когда мы пришли из лесу, ко мне подошел тот самый парень — это был Толя Яковлев — и сказал, что завтра мы, семь человек, уезжаем в другое отделение совхоза.
Ближе к полудню следующего дня мы разместились в кузове «газика», который, свернул с асфальта вправо в лес прямо за околицей поселка.
— Юра Калюков, из Карелии. А там у нас все рождаются прямо с топорами, — произнес один из нас после того, как представились я и Яковлев.
— Иванов Вася. Родители живут в деревне. Заготовка дров на зиму — наша с братом обязанность. Так что с детских лет помимо топора я знаком еще и с пилой. При необходимости и с покосом травы управлюсь.
— Юра Колода — сын лесничего, и этим все сказано.
— Нестеренко Саша. Служил в инженерно-строительных войсках. Привычные инструменты лом и лопата, если нужно будет прокопать тоннель, то это по моей части.
— Логинов Сережа. На факультет пришел после суворовского училища. «Специалист» по мытью полов и заправке коек…
Петляя по лесу — где по подобию дороги, а где вовсе по бездорожью — около часа, «газик» выкатил на околицу малюсенького поселка в одну улицу, «прижавшегося» другой околицей к не тронутому цивилизацией лесу. Это и был поселок Овсово — отделение совхоза, расположенное в пограничной зоне. Здесь нам предстояло заняться «топорной» работой.
Так, со случайно услышанной беседы двух сельчан– это были директор совхоза и управляющий одного из трех его отделений — начался наш Овсовский период, впоследствии послуживший трамплином для формирования костяка курса на целых пять лет. Да и на поствузовские — тоже.
ЗАДАНИЕ ПЕРВОЕ, ОСНОВНОЕ, ИЛИ ЧЕРТИ ПОКИДАЮТ КОРОВНИК
Чердачное перекрытие в коровнике было сделано из дюймовых досок. Прямо на них, без гидроизоляционного слоя, была насыпана земля — в качестве утеплителя. Стоило ли удивляться, что потолок сгнил весьма быстро. Ведь каждая капля влаги, попавшая на этот утеплитель в виде конденсата или протечки, попадала на доски.
По замыслу управляющего нам предстояло ведрами спустить эту землю на пол коровника, ссыпая ее в кучки по обе стороны узкоколейного проезда, разобрать потолок и вынести гнилые доски на улицу. На эту работу отводилось две недели.
Приступили к делу. После того как ссыпали по пять-шесть ведер земли, в коровнике поднялась такая пыль, что мы не могли видеть друг друга на расстоянии десятка метров. Это за 15 — 20 минут работы. А что было бы через час-полтора?!
— Мужики! — идея и аргументы в ее защиту родились в моей голове как-то спонтанно. — Через час мы будем похожи на чертей, а к обеду задохнемся пылью. Да и с ведрами по гнилому потолку ходить не совсем безопасно. Одной ногой я уже успел провалиться через гнилье. И такая вот бодяга нам предстоит целых две недели. Есть идея разделаться с ней быстрее.
Встав ногами на балки и пропустив, таким образом, под собой пролет (поза, конечно, не для не для дам в макси-юбках), обухом топора я ударил посредине досок. Переломившись, словно спички, они вместе с землей полетели вниз. Первая партия смеси обломков и земли еще не успела коснуться пола, а за ней уже летела вторая…
Пыль стала подниматься, конечно же, еще интенсивнее. Но через пять-шесть ударов я сделал раза в два больше, чем все семеро, пока работали с ведрами. Преимущество в скорости было столь очевидным, что «рацуха» была принята единогласно.
Сняв с себя майки и смочив их водой, завязали ими нос и рот — соорудили респираторы, так сказать. Работа пошла так споро, что часа через три — три с половиной все пролеты коровника были очищены от перекрытий. Поднявшаяся над округой пыль издали напоминала клубы дыма. На кого были похожи мы, описывать не берусь. Мокрые повязки на «дыхалку», однако, свое дело сделали — все семеро остались живы, даже не заболели. Чихнули по пять-шесть разиков — и все недуги. Пыль из одежды выколотили палками, а с тела и из волос головы с помощью листьев подорожника и куска мыла оставили на берегу близлежащего озера.
На следующий день собрали обломки досок и аккуратненько сложили их в штабели на улице, землю лопатами сгребли в кучки.
— Задание выполнено, на завтра готовьте новый фронт работы, — сказали на вечернем наряде управляющему отделением.
Услышанному не поверили. Вместе с управляющим пошли посмотреть несколько сельских мужиков.
НА ЛЕСОПОВАЛЕ
Следующим заданием было заготовка определенного количества столбов и жердей для изгороди вокруг коровника. А чтобы мы не бегали по всему лесу лосями, предложили произвести санитарную очистку этого леса площадью в несколько десятков гектаров — походя, так сказать. Встав на десять-двенадцать метров друг от друга на опушке леса, мы с топорами в руках цепью должны были идти по лесу к противоположной опушке. Попавшиеся на пути стволы лиственных пород — под топор. Сосны и ели с диаметром у комля 9 –11 сантиметров — в жерди. Из хвойных с диаметром 12–16 сантиметров, но выросших группой, следовало оставлять только одно дерево, другие — на столбики. Весь кустарник и сучья со стволов — в костер. Сами стволы надлежало подносить к проездам и складировать в штабели: жерди, столбики и лиственные породы — все раздельно.
Особого ума, как видим, не требовалось. Было бы желание работать. Куратором нам определили лесника дядю Колю Дрововозова, местного бобыля, к которому, кстати, нас и на постой определили.
Лесной воздух, тепло костров, черника, голубика и остатки не опавшей от перезрелости брусники — все это в неограниченных количествах. А грибы! Снимали только три вида — белые, подосиновики и отборные подберезовики. Все иные игнорировали. На столе они у нас были три раза в день — жареные в виде добавки к гарниру на завтрак и ужин, в супе на обед. И так целых две недели! Пока не завершили саночистку выделенного лесного массива. Вот раздолье-то!
ОВСОВСКИЕ «МИЛЛИОНЕРЫ»
По истечении первой декады надлежало закрывать наряды. На утренней разнарядке я при всех напомнил управляющему.
— Я все посчитал и начислил, — небрежно бросил тот в ответ.
Годы учебы в строительном училище и работа на стройке кое-что мне дали: наряды так не закрывают.
— Прекрасно. Давайте посмотрим и подпишем.
Управляющий как-то замешкался и начал говорить о большой занятости на этот день. Наряды показал только на следующий день. Даже беглого взгляда было до-статочно, чтобы понять, что в перечень работ не включена и половина сделанного нами.
— По всему видно, что без ЕНИРов на столе нам не обойтись. Доставайте их.
Управляющий просто сник. Не предполагал он, что среди студентов — этих детишек, по его мнению, могут быть люди с восьмилетним трудовым стажем, хорошо знакомые с Едиными нормами и расценками — ЕНИР.
Тыкая пальцем в соответствующий параграф ЕНИР чуть ли не по каждой позиции, я принуждал управляющего на каждую выполненную работу закрывать наряд как положено. Когда часа через полтора подвели итоги первой декады, получилось в четыре раза больше начисленного управляющим.
— Ну, а как поступим с лиственными стволами? Почему вы отказываетесь закрывать на них наряды?
— А никак не поступим. У вас и так заработок за декаду получается больше, чем у наших мужиков за месяц. Так что делайте с этими стволами что хотите. Хоть в Ленинград забирайте. Мне они не нужны…
И опять управляющий ошибся. Не знал он, что я и Вася Иванов родились и выросли в деревне. Не предполагал он, что истинную причину его категорического отказа включать в наряды стволы лиственных пород я понял сходу: в лесу заготовлено огромное количество дров. И если не проводить это по документам, то выходило, что после нашего отъезда управляющий становился бы их хозяином.
— Тетя Клава, — обратился я за обедом к нашему кашевару, — в поселке есть ведь одинокие женщины. Покажите их избы.
Замешательства тети Клавы и ребят прошли, когда объяснил им причину несколько двусмысленного вопроса.
Вечером мы обошли всех женщин-одиночек, сделали предложение, от которого ни одна не смогла отказаться. А утром следующего дня всех их повели с собой в лес и показали штабели стволов лиственных пород, которые с этого момента стали именоваться дровами.
— Уточняем. Транспорт находите сами. Что это будет по объему кузова — безразлично. Грузите в него столько, сколько сможете. За каждую ходку нам платите по 50 рублей, — сказал я женщинам, когда они посмотрели все штабели и определились, кто где будет грузиться.
Следует пояснить, что по тем временам 50 рублей, да еще в деревне, — это большие деньги. А небольшая машина дров, кубометра на три, тогда стоила минимум сотню.
Выходя с идеей «в народ», я полагал, что буду понят правильно. Но на благодарность, да еще на ту, которую нам высказывали женщины, я не рассчитывал. Некоторые даже прослезились. Вечером того же дня мы обратили внимание на то, что и другие сельчане стали относиться к нам еще уважительнее. Не меньшее удовлетворение испытывали мы и от того, что в наших карманах оказалась весьма приличная сумма рублей.
При закрытии нарядов за вторую декаду попыток «закосить» управляющий не предпринимал. Просто кряхтел и подписывал. А при закрытии работ по истечении срока нашего пребывания он заявил:
— Мужики! Прошу, не обижайтесь, но турнепс я вам не стану закрывать. И еще. Просто умоляю, никому из местных не говорите, сколько у вас выходит зарплаты. Иначе сельчане меня не поймут. У вас ведь выходит столько, сколько некоторые получают за полгода!
— Ну, если б они работали так же, как мы, получали бы столько же. Глядишь, и нас приглашать не пришлось бы.
— Согласен. А потому огромное спасибо вам. Отделение в зиму идет подготовленным, как никогда.
Дней за пять-шесть до отъезда курса в Ленинград мы воссоединились. В бухгалтерии совхоза подвели общий итог сельхозработ. Получилось, на уборке картофеля курс не заработал, чтобы покрыть расходы на питание. Погасили из денег, заработанных нами, — для совхоза-то мы одно целое. А нам семерым выплатили совсем немалую сумму рублей.
Неплохой итог, надо признать, получился…
ПОЛОВАЯ ЖИЗНЬ
Жилище дяди Коли, самое крайнее к лесу, стояло на некотором удалении от других дворов. Изба с сенями была просторная. Набор мебели состоял из самодельных кровати, скамейки, двух табуреток и стола, на котором стоял самовар.
Набив соломой наматрасники и наволочки, разложили их на полу — все семь матрацев уместились в один ряд вдоль одной стены и оставалась еще незанятой вся середина избы. Взяли за правило: каждую пятницу двое с обеда на работу не идут. Занимаются уборкой дома. Перетрясают солому в матрацах и наволочках, стирают и сушат простыни, выбивают одеяла, моют пол в избе, сенях и крыльцо. А после ужина все шли в местную общую баню. Ее топили два раза в неделю: один вечер для мужчин, на другой день для женщин.
Первый раз выпало посетить баню как раз по завершении работ в коровнике, то есть на второй день после нашего приезда. Как-то, не сговариваясь даже, все семеро потянулись в парилку. Я сразу же ринулся на верхнюю полку полка.
— Ну, как оно там? — поинтересовался Юра Калюков, оставаясь еще в низу.
Как-то непроизвольно послюнявленный указательный палец оказался у меня над головой — так делают, чтобы точнее узнать направление ветра, а с губ сорвалось:
— «Плюс ноль»!
Хохот парней заглушил звуки похлестывания веником и кряхтения сельчан. Юра начал поддавать. Вскоре на верхней полке остались только мы. Местные предпочли спуститься пониже, оставив нам свои веники…
В тот день выяснилось, что четверо из нас — Иванов, Яковлев и я, а особенно Калюков — помешаны на парилках, остальные просто не против их умеренного посещения.
Во все последующие разы, как только мы приходили в баню, местные верхнюю полку уступали нам и с нижних полок с интересом наблюдали, как мы в два, а то и в три веника обрабатывали друг друга. И почти все мужики всякий раз приносили специально для нас свои веники — березовые, дубовые, березовые с можжевельником, дубовые с крапивой... Мы с благодарностью принимали все. И за четыре-пять заходов в парилку превращали их в голики. После второго посещения бани о наших процедурах в Овсово говорили уже и женщины.
Каково же было наше удивление, когда мы, переехав из Овсово в Гончарово, увидели, как жили в это время однокурсники. В общем-то, так же. Спали на матрацах, уложенных на полу. С той лишь разницей, что того, что делали мы еженедельно, не делали ни разу. Подойдя к краю своего места, они снимали грязные сапоги и фуфайки, укладывались спать одетые в верхнюю одежду. А если случались дождливые дни, то засыпали и во влажной одежде. Стоило ли удивляться, что почти все они были простужены.
Хотя в Гончарово нам предстояло прожить всего пять-шесть дней, заведенному правилу изменять не стали и здесь. Пока пятеро работали со всеми в поле, Яковлев и Логинов лопатой выгребли из отведенной нам комнаты засохшую грязь, топором отскоблили пол, намыли его добела и просушили. Матрацы накрыли простынями, одеяла вставили в пододеяльники — создали, проще говоря, нормальные условия, чем вечером вызвали немалое удивление всего курса.
ТВОРЧЕСТВО И ХОББИ
После ужина, как правило, шли гулять с местной молодежью. Иной раз ходили на танцы — на турбазу в поселок Гвардейское. Но большей частью оставались дома. Тогда я непременно брал стамеску и из огромного березового наплыва вырезал (заразился от Яковлева) подобие человеческого лица. «Автопортрет», — говорил я ребятам. Яковлев, Колода, Иванов и Калюков предпочитали «резаться» в карты. Очень часто показывали друг другу аккорды на гитаре, разучивали песни, сочиняли свою песню — про Мао. Поначалу она насчитывала двенадцать куплетов. Поняли, что слишком затянута. Сократили, отредактировали. И эта песня стала неким гимном для нас семерых. Приехав в Гончарово, пели ее так часто, что получили прозвище китайцы.
В течение всего времени — и на работе, и на отдыхе — излюбленным занятием всех было подтрунивание друг друга, перефразировка привычных слов и фраз. Когда же работали в лесу, пристрастились метать в цель топоры. И, надо отметить, наловчились делать это прилично. Я, например, топор в затеску размером с ладонь всаживал девять раз из десяти бросков на расстоянии с двадцати шагов. Не хуже были результаты у Яковлева и Иванова. Но все уступали Калюкову. У него втыкалось в цель все, что только могло втыкаться, — лом, лопата, ножи, иголка с ниткой… Заложив между пальцами лезвие для бритья, он втыкал в цель и его. За это «мастерство» получил прозвище Крис — имя главного героя вестерна «Великолепная семерка».
После заработка на дровах, вечером, в очередном в «трепе», я сказал:
— Как мать родная забочусь о вас, дармоеды, думаю, как бы вам капитал нажить.
— А я, что, не забочусь?! — вскипел Яковлев. — Разве не воевал я сегодня с управляющим?
— Было дело. Так что ты теперь у нас Батя!
И с того момента Яковлев стал проходить под своим именем только в официальных обращениях. В группе он был только Папа. Даже некоторые преподаватели называли его так.
Традиция перефразировать возродилась через год, в стройотряде, командиром которого, конечно же, стал Батя, я — мастером, а Вася и Пан Колода — бригадирами. Так девушек, накладывающих в ведро цемент и гравий в бетономешалку, стали называть наложницами, разносчиц бетона — подтаскухами. Если есть на курсе Батя, должна быть и мать. Ею стала Таня Викулова ( в замужестве Филиппова).
ПОДЗАБОРНИКИ, ПОКРЫВАШКИ И КИДАЛЫ
Когда стало понятно, что работы в лесу осталось не больше чем на день, попросили определить новый участиок. Недостатка работ на селе не бывает. Особенно в предзимье.
Нестеренко и Логинова в лес решили не брать. Рассудили, пока завершаем там, они разметят линию изгороди вокруг коровника и наметят места копки ям. Когда же, возвращаясь из леса, зашли за ребятами, у нас челюсти отвисли: за день работы они не только разметили места будущих ям, а выкопали половину из них на положенную глубину. Вот тут мы поняли, что слова Нестеренко насчет тоннеля совсем не блеф. Пока Сергей ковырялся с одной ямой, Саша выкапывал их три. Стало ясно, что всем семерым на изгороди делать нечего, хватит и троих. Попросили подкинуть еще что-нибудь.
И нас разделили на три группы.
— Подзаборники! — картинно продекламировал Крис двум землекопам и Яковлеву, — вас ждут великие дела! Идите, копайте, столбите и стучите!
— Завидуете, кидалы несчастные? — мгновенно парировал Нестеренко. — Идите и кидайте турнепс. Берите побольше, кидайте подальше. Пока летит — отдыхайте. А зависть гасите молча, как покрывашки, — показал он на меня и Колоду, отправляющихся перекрывать рубероидом крышу сеновала.
К исходу третьей недели были отремонтирована крыша сеновала и вывезен с поля турнепс.
Приближался момент воссоединения с основной частью однокурсников.
«А ГОДЫ ЛЕТЯТ…»
Около сорока лет минуло с тех пор. А душа по-прежнему рвется хотя бы пройтись по улице прижатого к опушке леса поселка. И я все думаю:
— Почему?
Ясно одно: совсем не потому, что здесь удалось кое-что заработать. Финансовая сторона здесь не имеет никакого значения. Это всего лишь оценка того, как семеро «детишек» в начале первой декады превратились в «мужиков» к концу пребывания в Овсово. Ни больше, ни меньше.
Может, главное состоит в том, что все абитуриентские переживания у нас были уже позади, проблемы студентов пока еще неведомы. И мы, счастливые, оказались как бы в ином измерении. А потому вволю могли мечтать о грядущей славе журналиста, планировать будущие творения, строить громадье планов. Мы поверили — каждый в себя и друг в друга. Узнали, кто из нас чего стоит, на что способен. Поняли, что мы нужны друг другу. Сдружились. Между собой и с местным населением. В поселке создалась какая-то благородная аура. И эта, овсовская, аура перенеслась в стены здания по Филологическому переулку, дом 3. Здесь мы стали костяком курса, активом факультета и университета.
