Кудрявцева Т. А. ОРБИТА СЧАСТЬЯ, или КАК Я ВПАЛА В ДЕТСТВО

Т. А. Кудрявцева, редактор газеты «Пионерская правда» по Северо-Западу, выпускница факультета журналистики СПбГУ 1971 года

ОРБИТА СЧАСТЬЯ, или КАК Я ВПАЛА В ДЕТСТВО

Это произошло прямо на первом курсе. Я считаю, повезло. Но сначала — небольшая преамбула, или, как учили нас когда-то на занятиях по фольклору, зачин.

Должна сказать, везло мне тогда поразительно часто. Вообще, все мое пребывание на факультете слегка напоминает сказку про Емелю — в смысле безупречного выстраивания судьбы. Даже тот факт, что я оказалась на вечернем, сослужил свою службу. Сначала, конечно, я попечалилась немножко: полбалла не хватило до дневного — а я была школьница примерная, с медалью в кармане, — но потом мне все объяснили, и сразу стало легче. Я любила, когда объясняли: тогда в сюжете жизни возникала логика. Здесь уместно процитировать Лидию Гинзбург, которая мудро (и, главное, задолго до меня) заметила про нашу жизнь: «И логика лечит, как доброе слово». Вот именно.

Точно такое же количество баллов, что и я, набрала девочка с Камчатки. Мы с ней, так сказать, являли альтернативу. Но согласитесь, досадно ведь возвращаться в такую даль, не солоно хлебавши! А на вечернее определиться — так жить негде. Тогда как я своя, местная. Почему бы мне не поучиться на вечернем? А и правда. Раз живу я здесь! Я согласилась, что это логично, и отправилась на вечернее отделение…

Мне нравилось там все. Даже то, что факультет находится (находился!) на периферии филологического двора, и в этом грезилось что-то островное и независимое. Нравился густеющий полумрак над Невой, когда мы стекались на свои лекции; таинственные, опустевшие к вечеру старые коридоры, и как в них вспыхивал свет и все освещалось смыслом. Было ясно: здесь и сейчас происходит главное. Подумаешь, дневное, у нас зато серьезные люди!

Люди вокруг меня действительно были интересные. Группа подобралась сильная, и куратора нам дали замечательного: знающего и чувствующего, не уставшего еще от того, что со студентами надо возиться.

Помню, как Светлана Николаевна Антонова (именно она была нашим куратором) однажды написала мне на полях моей заметки, как бы просто так: «Счастье, по сути, есть соучастие. Со-час-ти-е. У них один корень…»

Извлекать из студентов корни не все умели, а она могла. К тому же группа наша, по большей части вкусившая журналистского хлеба, тоже не лыком была шита. Может, на дневном, где вчерашние школяры старались казаться старше, любой намек на детство был бы воспринят в штыки. И эта гениальная догадка никому бы не пришла в голову. Но на вечернем все было по-другому.

Когда обсуждали мой очередной шедевр и кто-то обронил слова про «наив», Саша Афанасьев (мы учились в одной группе, и он часто был моим оппонентом) вдруг сказал:

— Не только «наив», но и образ. Я думаю, это органика.

— И я так думаю! — радостно подхватила Светлана Николаевна. — А не попробовать ли тебе — писать в детскую газету?!

— Это мысль! — сказал Саша.

— Это может стать путем, в смысле дорогой, — серьезно сказал то ли Юра Казаков, то ли Толя Данилевич. А возможно, сказали они оба.

Поскольку никто и не думал смеяться, я приняла их слова всерьез. И отправилась в «Ленинские искры». Так началось счастье.

В «Искрах» я сразу попала к тому, к кому нужно. Точнее, попала моя рукопись. К Анне Лазаревне Мойжес. Журналистом она была уникальным, редкой человеческой огранки. По существу, именно Анна Лазаревна определяла лицо детской питерской журналистики. Надо заметить, светлое лицо. Короче, я попала в ее умные руки. А редактором газеты в те годы была Валентина Львовна Бианки, ставшая одним из главных друзей моей жизни. Работать с ней было не просто интересно — упоительно!

Учеба моя на вечернем ничему не мешала, напротив! Одно дополняло другое, придавая делу живой объем и цельность. То, что объясняла нам в университете обожаемая мною Кира Анатольевна Рогова — про оттенки, вкус и цвет слов, находило продолжение в изящной и строгой правке Валентины Львовны. К слову сказать, «слово-то» в репортажах и новеллах для детей имеет первостепенное значение. Большая удача, что мне улыбнулось понять это уже тогда. Честно говоря, в школе из двух предметов — литература и русский — приоритет для меня всегда имела литература. По русскому, конечно, стояла пятерка (из-за врожденной грамотности), но на уроках этих меня вечно одолевала скука. И только общаясь с Кирой Анатольевной, я поняла, какое это удовольствие, какая радость — внимать нашему поразительному языку. Слушать и слышать. Различать и постигать его бесценные нюансы и глубины.

Факультет и газета срослись для меня воедино, точно кольца на срезе дерева. Скорость постижения профессии начала расти, увлеченность работой тоже, все завертелось, как на центрифуге. Слава Богу, что на факультете меня всегда понимали. Практики мои проходили, разумеется, в «Искрах». Одну оценивал Гуренков, другую Куртынин, третью Дубровин. Я благодарна им за благожелательность и строгость. За то, что, даже ставя «отлично», они писали свои замечания на полях, а не просто ставили равнодушную подпись с росчерком. Во мне до сих пор живет улыбка Дубровина. Детская распахнутость его души, бесконечная искренность этого человека и теплота.

Так соучастие непреложно являло один корень со счастьем. Мне разрешили сдать в один год — три и таким образом закончить университет в двадцать с небольшим лет. У Валентины Львовны Бианки на факультете имелись дипломники, никто не стал возражать, чтобы я к ним примкнула. Условие у проректора было одно: сдавать все экзамены без единой тройки. «Ха, — подумала я, как девочка-Емеля, — всего-то!» Тогда все казалось возможным и легким, оттого, может, что я шла по своей единственной дороге. Впрочем, троек у меня не водилось, поскольку во что бы то ни стало хотелось дойти, как звучит у классиков, «во всем до самой сути».

Тема моего диплома была связана с возрастной дифференциацией в журналистике для детей. До меня про это никто не писал. И я набросилась на сию проблему с первобытным, жадным интересом. Для исследования разнесла собственные произведения по разным школам. Шаг, надо сказать, опрометчивый. Критиковать-то мне предстояло самое себя, а то, что критиковать — будет что, стало ясно после первых же опросов ребят. Адресность, что называется, была у меня весьма условной. Она скакала, как хотела. Тем любопытнее и азартнее было делать выводы.

Оппонентов на защите было двое: Светлана Николаевна и Юлия Вишневская. От страха я впала в столбняк. Коллеги-дипломники, те, что шли передо мной, посоветовали: «Ты не спорь, а достойно выслушай и скажи: со всем, мол, согласна. Тогда к тебе отнесутся помягче».

Помню только начало. Как Антонова взволнованно произнесла: «Товарищи, представляете, всего год назад эта девочка училась на втором курсе!» А дальше — белое пятно, обрыв связи в памяти. В обмороке я дослушала до конца и пролепетала: «Спасибо, я со всем согласна!» И зал (а поболеть за меня пришел чуть ли не весь ленискровский коллектив) грохнул хохотом. Оказывается, дорогие мои оппоненты даже не думали меня ругать, наоборот. И я во всеуслышание подтвердила, что с ними, мол, согласна. Вот такие «пирожки»… Я продолжала и дальше благополучно «впадать в детство». Вскоре у меня появилось второе-третье имя, как у испанской подданной, — смешной псевдоним — Нина-Октябрина. Оно вошло в такую привычку, что иногда, представляясь, я путала, какое первое, какое второе, какое третье. Но что все три вместе — это точно! Потом в жизнь мою вошел удивительный учитель. Как сейчас говорят, Мастер. Радий Петрович Погодин. И я принесла ему свою первую повесть. Детскую. Но это уже другая история, хотя корень ее и уходит в наш факультет. В факультет журналистики ЛГУ. А 1 июня, в День защиты, опять же, детей, исполнилось тридцать пять лет, как я работаю в детской газете. И я благодарна факультету за свою Орбиту счастья…

АВТОРИЗАЦИЯ

Логин
Пароль
запомнить
Регистрация
забыл пароль