Варвара Кроз "В театр во фраке - старо или стильно?"
Колесо театрального обозрения
Собираясь в театр, я представляла себя в черном платье с маленькой красной сумочкой. Когда я появилась в зале театра Музыкальной комедии с его сверкающей лампадой и возвышающейся над всеми белой царской ложей, я почувствовала себя по-особенному. Я будто и в правду попала в Чикаго, а не смотрю одноименный мюзикл. Я читаю в газетах о женщинах-убийцах, добившихся славы попав в тюремную камеру. И потрясение главной героини, когда она потеряла известность, выйдя на свободу, выражается в необыкновенно яркой финальной песне. Последние слова прозвучали, и публика начинает аплодировать, и я вместе с ней. Впервые я хлопаю стоя. Вдруг мне подруга на ухо говорит: «Не люблю, когда люди начинают уходить во время аплодисментов!» Я осматриваюсь: и действительно, в зале уже пустуют кресла, а многие зрители двигаются к выходу. Я возмущаюсь: неужели нельзя подождать и встать в очередь за верхней одеждой через пять минут? Тем более что до закрытия метро еще есть время! А мне все хочется аплодировать – ведь это меньшая из благодарностей, которую я могу выразить актерам за потрясающее представление.
Что произошло с современной публикой? Каково ее отношение к театральному искусству? Функций у театра, конечно, множество, но чаще всего человек приходит в театр для развлечения или внутреннего подъема. Но такое ощущение, что, получив трехчасовое эстетическое удовольствие и каплю совершенствования, зритель уходит из театра, совершенно забыв о том, что только что происходило. Поэтому театру приходится очень стараться, чтобы хоть в малой степени изменить сознание публики. Как сложились такие отношения между зрителем и театром? Чтобы найти то, что привело их к вялому развитию, нужно найти то, что их затормозило.
Сначала взглянем на XIX век. О нем многое можно узнать из воспоминаний, например, Владимира Аркадьевича Теляковского, последнего директора императорских театров. Он говорит о том, что классические постановки стали менее привлекательными и все больше стали собирать зрителей благотворительные театры, которые часто показывали не пропущенные цензурой дирекции императорских театров постановки. И, тем не менее, в те времена публика была образована, и ходила в театр не только ради развлечения, но и для самосовершенствования. Ему во многом способствовало появление таких знаменитых личностей, как Чехов, Шаляпин и Комиссаржевская, которые принесли в театр новую классику.
В XX веке театр был отдан народу. Спектакли показывали для рабочего класса с политическим уклоном, от которого освободились лишь с исчезновением Советского Союза. Но изменения, произошедшие в искусстве, не повлияли на саму публику. Так говорит мне профессиональный зритель, Наталья Ивановна Ковалевская, которая ходит в театр с 1965 года: «Мы понимали с полуслова все то, что происходило на сцене. Был такой спектакль, поставленный Георгием Александровичем Товстоноговым в БДТ имени Горького, назывался он «Правду! И ничего кроме правды!!!» (пьеса Михаила Шатрова). В нем было так много подтекста, который в силу несвободы и в силу политической ситуации в стране актеры не могли говорить прямым текстом. Но заявленное название говорило само за себя. И мы искали эту правду. И каждый в силу своей начитанности и образованности ее находил. Ничего не было разрешено, мы жили, как за «железным занавесом», но мы все находили в театре».
Вот мы взглянули на две иллюстрации, изображающие театрально-зрительские отношения. Они совершенно отличаются от современных. Эти взаимоотношения нельзя назвать одинаковыми на разных этапах их развития. Поэтому проблемы, которые, существовали в XIX и XX веках между театром и публикой, никак не могут являться отголоском существующих.
Идем дальше и входим в «дверь» с табличкой: «XXI век». И что же мы за ней находим? Мы видим современный театр и современного зрителя, которые смотрят и ставят классические произведения и современные пьесы. Потрясает то, что в обоих случаях режиссеры используют «шокирующие приемы», которые поражают зрителей и дают новое видение и прочтение произведениям. Эта «шокотерапия» искусством провоцирует вопросы: для чего она? Чтобы показать все новаторские возможности театра? И не будет ли это излишним?
Чтобы ответить на эти вопросы, нужно взять увеличительное стекло и еще ближе рассмотреть картину, на которой изображены современный театр и зритель. Мы на спектакле «Король Лир» под режиссурой Льва Додина, постановка которого очень необычна. Мою знакомую в ней поразило то, что сначала действие идет по шекспировской задумке, но в какой-то момент шут, король и еще несколько мужчин раздеваются и голыми ходят по сцене. И начинаешь ловить себя на мысли, что уже не слушаешь актеров, а разглядываешь их, и забываешь о Шекспире. Для чего этот прием был применен, моя знакомая так и не поняла, но впечатление было очень сильным.
Или же придем на другой спектакль и увидим совершенно иной прием режиссера, который напротив был благоприятен для понимания пьесы. Осенью 2010 года на фестивале «Дуэль», посвященном 150-летию Чехова, была представлена постановка «Три сестры» Сергея Пускепалиса. Наталья Ивановна увидела в ней «нового Чехова»: «Он был прочитан так свежо, так бережно, так современно, и так нежно, благодаря актрисам, исполняющих роли сестер. И, кроме того, режиссер использовал явление пожара, которое так жизненно вписал Чехов в пьесу. Это поразило меня до глубины души. Но мне было очень стыдно за необразованную публику: люди уходили не только во время антракта, но и во время самого действия. И больше всего меня возмутили мамаши, пришедшие на спектакль с маленькими детьми, думая, будто это какая-то сказка!»
Можно сделать предположение, что при помощи «шока» театр старается привлечь, найти и познакомить своего зрителя с искусством. И если Сергей Пускепалис пытается утянуть зрителя в искусство необычной трактовкой, то Лев Додин обнажает перед зрителем самые низменные интересы человека. Но может ли не готовая к шоку публика принять его? Этот вопрос уже относится к образованности той же публики, которая приходит в театр. Похоже, что это именно то, обо что споткнулись отношения новаторского театра и некультурного зрительного зала. «Публика вообще необразованна, - говорит мне Наталья Ивановна. - И поэтому театр во многом растерян и обескуражен: что ему делать? Каким ему быть: развлекательным, либо потрясающим сознание, воспитывающим, образовывающим. Поэтому и в театре мало открытий. Потому что он живой организм, он зависим от публики, которая диктует ему, как поступать, и он реагирует на зал, но идти на поводу у такого зрителя нельзя! И поэтому театр умрет. Сам то он, как птица Феникс, возрождающаяся из пепла. Но вот если не будет публики, то для кого он будет существовать - неизвестно». Вопрос о дальнейшей жизни театра продиктован и другой проблемой – застоем искусства. И это существует не только у нас в стране, но и во всем мире. Сейчас нет ни новых гениев-писателей, которые могли бы написать пьесу для современного зрителя, ни ярких личностей, как Пикассо, например, среди художников, ни новой красивой музыки, которая не была бы наполнена битами, чтобы можно было танцевать в такт. Что предвещает этот застой: яркий прорыв или опять-таки смерть искусства – пока неизвестно.
Но вот допустим, что зритель все-таки привлечен театром, (который все же продолжает жить, ведь его существование необходимо и тем, на ком он держится). И тогда хочется задать вопрос: готов ли современный зритель проявить к нему уважение? Но в начале уважение должно проявляться посетителем культурного заведения к себе. Театральное представление на сцене, которое он будет смотреть в течение трех часов – это его маленький праздник, и одежда должна быть праздничной. Допустим, что это не фрак и не роскошное платье, пусть это будут джинсы, если на дорогой костюм не хватает денежных средств. И только тогда можно вспомнить об уважении, но уже театра и зрителя друг к другу. Ведь именно это и формирует определенные отношения между ними, помогая обрести нашей картинке с театром XXI века свой законченный вид. И может тогда люди примут тот мир, который показывает актер и станут немного лучше, немного совершеннее.
