Семинар «Медиалингвистика в России: современные подходы и перспективы». Третье заседание. 12 октября 2011 года
12 октября на кафедре теории речевой деятельности и языка массовой коммуникации прошло очередное, уже третье в этом году заседание семинара «Медиалингвистика в России: современные подходы и перспективы». С докладом выступила авторитетный петербургский лингвист, автор многих известных книг «Дискурс власти – власть языка», «Лингвистика текста» и др. доктор филологических наук, профессор, зав. кафедрой немецкого, скандинавских языков и перевода Санкт-Петербургского университета экономики и финансов В.Е. Чернявская.
ТЕМА ДОКЛАДА:
Дискурс как фантомный объект: от текста к дискурсу и обратно? (реферат)
В докладе был раскрыт эвристический потенциал категории “дискурс” как особого объекта лингвистического анализа в современной парадигме гуманитарного знания. Обращаясь к различным национально специфическим традициям изучения категории дискурса, докладчик проанализировал его в связи с другими традиционно сложившимися в российской школе функциональной лингвистики базовыми категориями, такими как функциональный стиль и жанровая форма. Были показаны принципиальные различия и методологическое сходство в оперировании понятиями “функциональный стиль”, с одной стороны, и дискурс, с другой и в целом между функционально ориентированной лингвистикой и т.н. дискурс-анализом. Рассуждения о дискурсе стали общим местом в исследовательских работах гуманитариев последних десятилетий. Если сначала дискурс воспринимался как новое слово, то в работах последнего времени употребление понятия часто эклектично и предельно размыто в своих границах, Зачастую оно используется лишь как модная этикетка для мозаичных, часто плохо структурированных исследовательских подходов. Такое положение, если отвлечься от крайних оценок, в определенном смысле объяснимо и отчасти оправдано характером гуманитарного знания вообще и языковедческих исследований, в частности. В этом смысле безусловно верным представляется мнение С.Т. Золяна, высказанное им в аналитической статье 2009 года: “В гуманитарных науках, где особо сильна терминологическая инерция и словарь описания не подлежит радикальному изменению, с особой наглядностью проявляется то, что меняется не столько концептуальный аппарат, сколько стиль оперирования базовыми концептами. Может сложиться ситуация, что от самого концептуального аппарата остается только набор этикеток: означающие могут оставаться прежними, но им либо уже ничего не соответствует, либо же они отсылают к новым концептам, которые незаметно вытеснили прежние. …В этом процессе возникают новые понятия, которые, не находя себе подходящего места, занимают чужую знаковую оболочку” . Да, гуманитарная наука развивается как принципиально диалогичная, плюралистичная, допускающая сосуществование различных, даже взаимопротиворечащих точек зрения – при том, однако, непременном условии, что эти точки зрения внутренне непротиворечивы и последовательны. Т.н. дискурсивная парадигма демонстрирует, к сожалению, многочисленные примеры поверхностного, некритичного обращения с категориальными понятиями, что естественно порождает базовые вопросы со стороны специалистов.
Дискурс повторяет судьбу многих других понятий, включенных в свое время в активный научный оборот в качестве несущих значительный эвристический потенциал. Докладчик поставил цель - попытаться ответить на вопрос о том, в чем действительно заключается методологический и методический потенциал дискурсивного анализа и где дискурс становится фантомообразным объектом. Последнее суждение в значительной мере порождается знакомством именно с российскими публикациями и/или разработками, возникшими на основе советской научной школы функциональной стилистики, интерпретации текста и теории перевода. В научный оборот вошел термин “дискурс, дискурсивный анализ”, который наложился на существовавшие в отечественных школах научные теории, концепции etc. По сути, новая этикетка соединилась с далеко не новым содержанием применительно к русскоязычным традициям анализа текста/связной речи. Это во-первых. Во-вторых же, из-за некритичного использования термина дискурс как кальки происходит недопустимое смешение самостоятельных теорий, стоящих за самим понятием дискурс в различных национальных традициях. Специалисты знают, что исследования дискурса как особой категории сложились в различных независимо существующих и развивающихся национальных школах.
При изучении феномена дискурса ключевое значение имеет научная традиция. Так, выделяются французская традиция анализа дискурса, связанная, в основном, с М. Фуко, Л. Альтюссером, Ж. Ж. Лаканом, М. Пешё, П. Серио – традиция, в первую очередь, политико-идеологического, исторического и социокультурного анализа дискурса. Она наиболее автономна в своем подходе и, как представляется, несовместима с лингвистическими принципами анализа. Отдельно развивалась немецко-австрийская школа анализа дискурса, применившая традиционные методы и принципы текстового анализа письменного текста к категории дискурса. Выделяется как самостоятельная англо-американская лингвистическая традиция анализа связной речи (connected speech), когда дискурсивный анализ направлен прежде всего на устную коммуникацию, на интерактивное взаимодействие говорящего и слушающего, т.н. “дискурс по ван Дайку”.
Для современных дискурсно ориентированных исследований, например, в немецкой германистике, характерна совершенно отчетливая тенденция отграничивать понимание дискурса в философии и социологии по М. Фуко, Ю. Хабермасу и др., и лингвистические подходы к дискурсу. Последние ограничиваются таким кругом исследовательских вопросов, как анализ _S_g_дискурса как связной речи (connected speech, Konversationanalyse), макросемантический и глубинносемантический анализ текстов, анализ дискурса как институционализированного языкового коррелята общественной практики, анализ дискурса как содержательно-смысловой совокупности текстов, в том числе объединяемых в единый дискурс ретроспективно.
Своего рода линия демаркации лингвистического и нелингвистического подходов к дискурсу задается вопросом “сколько от Фуко заключено в данном дискурсивно ориентированном подходе?”. Если “Фуко”, т.е. “социологии” слишком много, этот подход отмежевывается от собственно лингвистической науки. Именно такие акценты в современной интерпретации прозвучали на XXI Всемирном конгрессе германистов, проходившем в 2010 г. в Варшаве.
Одновременно с этим отчетливо был сделан акцент на ренессансе функциональной лингвистики в современных языковедческих разработках. Для такого подхода к дискурсивному анализу существенно то, что он остается в русле традиционного анализа текста и предполагает работу с текстом (от которого значительно, если не сказать, вовсе, отходят социологические и психоаналитические модели дискурса). Начальным этапом в дискурсивном анализе всегда является уровень конкретной языковой реализации дискурсивного содержания, т.е. уровень текста. Его лингвистическая интерпретация осуществляется в русле традиционного стилистического анализа, когда устанавливается коммуникативная функция текста, его коммуникативные центры, выявляется, что сообщается в тексте, кому адресовано сообщение, как актуализируется в текстовой ткани адресат, каковы стратегии тематического развертывания, обеспечивающие связь отдельных высказываний между собой и их тематическую прогрессию, как актуализируются определенные сегменты знания и т.п. Собственно дискурсный анализ начинается с проецирования на элементы содержательно-смысловой и композиционно-речевой организации текста психологических, политических, национально-культурных, прагматических и др. факторов. На этом этапе проникновение в глубинную структуру текста, т.е. в заключенный в нем смысл, осуществляется через обращение к специфическому социально-историческому контексту. В дискурсном анализе ключевой вопрос ставится так: почему определенная дискурсивная формация связана с такими, а не с другими формами высказывания? Почему в определенных условиях те или иные слова и понятия начинают играть центральную роль? Иначе говоря, уровень дискурсивного анализа начинается там и тогда, когда исследователь задается вопросом, какие условия (эпистемического рода) позволили отправителю сообщения связать с этими словами этот смысл. Последовательно проведенный анализ по заданному так алгоритму снимает и, в общем, давно снял ответ на вопрос, где кончается текст и начинается дискурс. Выражаясь еще более определенно, в современных зарубежных исследованиях этот вопрос давно уже не ставится.
В российском пространстве оперирование термином дискурс отличается особой мозаичностью в силу иных обстоятельств: он наложился на ту систему координат и понятий, которые традиционно изучались в функционально-стилистическом формате. Если оставить за скобками многообразные по внешней форме определения дискурса, циркулирующие в потоке публикаций, на первый план выходит основной принцип дискурсивного анализа, а именно соединение в анализе собственно языкового с внешними по отношению к языку факторами, соединение внутритекстовых правил и регулярностей комбинации языковых средств с вокруг- и надтекстовым фоном, сопровождающим процесс порождения конкретного высказывания. Формулируя кратко, дискурс задает особое распределение внимания между результатом и процессом порождения высказывания. При этом внимание к этим феноменам в речеведении для отечественной науки далеко не ново. Напротив, они традиционно и последовательно выделялись в школе функциональной стилистики, что можно видеть в многочисленных публикациях с конца 1960-х гг. и по настоящее время В.В. Виноградова, Э.Г. Ризель, Е.И. Шендельс, М.Н. Кожиной, А.Н. Васильевой, Т.Г. Винокур и многих других отечественных ученых.
Русская функциональная стилистика традиционно постулировала необходимость изучения высказывания/текста в коммуникативно-деятельностном аспекте. Отличительной чертой этого направления исследований всегда было внимание к функционированию языка в реальных актах речевого общения. Стилистико-речевая системность описывается как зависимая от экстралингвистических факторов – сферы общения, вида деятельности, целей и задач общения и т.д. С начала двухтысячных годов появился целый ряд публикаций, обобщающих основные итоги и векторы развития функциональной стилистики в российском пространстве (см., напр., . Специалист может только выразить удивление по поводу безудержных неофильских оценок и настроений, объявивших дискурс и дискурсивный анализ “новым исследовательским объектом”. Во многом это тот случай, когда новое название стало монтироваться с уже известным содержанием, создавая для некритичного ума эффект квазиновизны. Повторяя С.Т. Золяна, “в случае дискурса возникает не новый и не особый лингвистический объект, а новый ракурс изучения языка. Изменяется не сам объект описания, а модус описания – это не язык в себе и для себя, а язык в его соотнесенности с речью”. Ложный пафос новизны при оперировании термином дискурс приводит часто к тому, что “дискурс” используется параллельно или вместо “функциональный стиль” или “жанровая форма”. Так, в потоке исследовательских подходов часто невозможно определить разницу между понятиями научный стиль/научный дискурс; публицистический стиль СМИ/публицистический дискурс СМИ и т.д., учитывающуюся – и учитывающуюся ли вообще? – авторами. Часто приходится читать публикации, в которых говорится по сути о функциональном стиле и об анализе текста под этикеткой дискурс-анализа. Впечатление об эклектичности только усиливается от того, что в некритичных подходах социологическая и историческая традиция дискурсивного анализа смешивается с базовыми лингвистическими принципами и подходами.
При этом необходимо подчеркнуть, что дискурс как лингвистическая категория имеет безусловный эвристический потенциал в практике анализа связной речи/текстов. Эвристически значимым и действительно новым, однако, выступает, с моей точки зрения, не акцент на динамичности и процессуальности, который, повторю, был органичным для традиций функциональной лингвистики четыре десятилетия назад. Новизна, привносимая категорией дискурс, связывается скорее с акцентом на его изучении как совокупности многих отдельных текстов, уже существующих и потенциально возможных. Преимущество дискурса как единицы операционального анализа заключается в том, что он позволяет от текста как относительно законченной, формально ограниченной сущности, построенной по своим внутритекстовым законам, идти к другим текстам. Здесь дискурс подразумевает коммуникативное событие как интегративную совокупность отдельных высказываний/текстов. Содержание дискурса раскрывается не одним отдельным текстом, но в комплексном взаимодействии многих текстов.
В свою очередь, это заставляет по-новому взглянуть на критерий текстуальности и понимание текста не как (относительно) законченной единицы, но как открытой в метатекстовое пространство сущности. Категория дискурса предлагает исследователю особый, отличный от действующего в функциональной стилистике принцип разделения коммуникативных сфер и коррелирующих с ними речевых систем. Традиционные функциональные стили выделяются в соответствии с основными формами человеческого сознания, с типовыми и социально-значимыми сферами общения и деятельности, понимаемыми как масштабные, глобальные сегменты общечеловеческой практики. На современном этапе говорят о художественном, научном, официально-деловом, разговорном, публицистическом, религиозном стилях как о речевых разновидностях, соответствующих той или иной социально значимой сфере общения и деятельности и соотнесенных с определенной формой сознания.
В практике исследования различных типов дискурса (или дискурсивных формаций, в терминологии ряда исследователей) имеет место разделение общей сферы на более дробные сегменты. Главное и принципиальное отличие от традиций функциональной стилистики следует усматривать в том, что тот или иной “участок” коммуникации, с которым коррелирует дискурс и который определяет особую системность и упорядоченность языковых единиц и правил их употребления в отдельных высказываниях/текстах как фрагментах одного дискурса, рассматривается как эвристическая величина, т. е. устанавливается опытным путем. Опытным путем и эвристично – это не значит произвольно, волюнтаристски сравнивая “шаровары Ивана Ивановича с нравом Ивана Никифоровича”. Путь выделения этой единицы – это так называемый путь “снизу вверх”, от конкретно наблюдаемых, повторяющихся, типизирующихся коммуникативных сфер и ситуаций. Исследователи говорят, например, о дискурсе микробиологии, о медицинском дискурсе, политическом дискурсе, дискурсе фашизма, коммунизма и др. При этом в качестве эмпирической основы изучения дискурса того или иного типа берутся тексты, объединяющиеся на основе содержательно-смысловых и интенциональных критериев. Это содержательно-тематическое сходство должно быть объективно наблюдаемо и интерпретируемо, а не произвольно конструируемо. Говоря о подвижности и гибкости границ в рамках одного дискурса, мы не будем иметь в виду ситуацию описанную в старом анекдоте: Заказчик просит художника написать его портрет, тот соглашается и просит за работу сто долларов. В назначенный час заказчик приходит и видит на холсте непонятное нагромождение линий и мазков. “Неужели это я?”. “Да, это Вы, я так вижу”, – отвечает художник, – “Давайте сто долларов”. Заказчик протягивает бумажный рубль: “Вот сто долларов, я так вижу”. Рамки дискурс-анализа не устанавливаются, во всяком случае, не должны устанавливаться по принципу “я так вижу”. В зависимости от коммуникативно-прагматических и когнитивных целей границы дискурса могут устанавливаться по-разному, гибко, подвижно, относительно некоторого периода, сферы человеческой практики, области знания, типологии текстов и других объективно существующих параметров. Определение дискурсивного корпуса, т. е. того, какие тексты входят в рамки данной тематической общности, базируется на понимании и толковании текстов. Его предпосылкой является интерпретирующая деятельность исследователя, выявляющего и аргументирующего общие содержательно-тематические отношения между текстами одного дискурса. Дискурс – это совокупность тематически общих текстов, каждый из которых воспринимается и идентифицируется (!) как языковой коррелят определенной социально-культурной практики. Одновременно с этими утверждениями следует избегать попыток объявить о полной совместимости категорий “функциональный стиль” и дискурс, “функциональная стилистика” и “дискурсивный анализ”. Общим является методологический принцип, лежащий в основе функционально-стилистического и дискурсивно ориентированного подходов, а именно анализ языковой специфики в ее экстраязыковой детерминированности, учет внешнего текстового фона как сильнодействующей основы для внутритекстовой системности.
Отличие в том, что функциональный стиль основывается на форме общественного сознания. Это фундаментальный базис, фундаментальный критерий идентификации и делимитации одного функционального стиля от другого. В этом отношении перечень функциональных стилей не бесконечен, но по определению конечен. Дискурсивный анализ повторяет методологический принцип функциональной стилистики в своей ориентированности на взаимозависимость лингвистического и экстралингвистического. При этом делимитирующий критерий иной: содержательно-смысловая общность текстов, а не общность формы общественного сознания. В таком понимании дискурсов может быть бесконечно много, и внутри научного дискурса, например, выделимы дискурс химии, дискурс органической химии, дискурс генетики, дискурс лысенковщины в генетике и т.п. в зависимости от интерпретативной деятельности субъекта, усматривающего основания для объединения уже существующих и потенциально возможных текстов в единую дискурсивную формацию. И именно с такой точки зрения дискурс способен становиться фантомным объектом, т.е. зависимым от того, что “видит или не видит” субъект познания. Дискурс – это конструируемый объект. Функциональный стиль в границах теории функциональной стилистики ориентирован на облигаторные модели языковой деятельности, он связан, в первую очередь, с формой общественного сознания и видом деятельности. Ввести в научный оборот дополнительный функциональный стиль, доказать его существование как объекта анализа – значит доказать объективность существования коррелирующей с ним формы сознания. В этом смысле были бы неубедительны по сути такие конструкты как “функциональный стиль химии, функциональный стиль фашизма, расизма” и проч. При этом безусловно существуют отдельные дискурсивные практики фашизма, расизма, феминизма и т.д., имеющие в качестве языкового коррелята совокупность тех или иных высказываний/текстов. Последние могут образовывать своего рода горизонтальное сечение сквозь различные функциональные стили. Например, тексты, конституирующие дискурс расизма, могут возникать внутри научного стиля (ср.: евгеника в период немецкого национал-социализма), в рамках обиходно-бытового стиля как бытовое разделение на “лучших” и “худших”, в публицистическом стиле и т.д. Дискурсивных практик/дискурсов может быть бесконечно много, при этом “наделяя дискурс самостоятельным существованием, учтем, что этого существования ограничены именно дискурс-анализом”. Функциональные стили делят коммуникативное пространство на гораздо более крупные сегменты, коррелируют с базовыми – фундаментальными, онтологически заданными формами познания и деятельности. Функциональных стилей, по определению, не может быть бесконечно много. Функциональный стиль и функциональная стилистика не может отрицаться современными дискурсивно-ориентированными подходами. Функциональный стиль сохраняет свою самодостаточную значимость как единица членения текстового континуума, как объект лингвистического анализа. Одновременно с этим и дискурс как особый модус описания языковой деятельности значим как единица операционального анализа, добавляющая детализацию в наши представления о коммуникативной практике. Определенный пафос отрицания, заданный в ходе доклада, направлен не против дискурса как особого объекта, но против эклектичности и внутренней противоречивости тех подходов к его анализу, которые порождают впечатление о фантомности самого объекта. Вызывает протест наклеивание модных этикеток на сложившиеся, традиционно изучаемые явления.
